Этим делом занимается Уинстэнли, и, должно быть, это она стоит перед дверями гостиной, скрестив руки на груди, безжалостным взглядом наблюдая за копанием в снегу, говоря что-то одному из своих подручных, который слушает ее, почтительно кивая. Внешность у нее что надо: высокая, стройная, в стильном коротком черном пальто; несомненно, она прекрасно смотрится по телевизору. Я долго думал о предстоящем столкновении – о том, как убедить Уинстэнли, что мы можем заниматься этим делом вместе. Но теперь, увидев ее, я полон глубокого пессимизма. В том, как она держится, есть какая-то несгибаемость, которая мне не нравится, да и подбородок ее тревожит меня своей твердостью.

Время от времени порывами налетает новый снег – напоминание от темных туч, снова тихо собирающихся над головой, – но высокие форменные ботинки на шнуровке великолепно подходят для жидкой каши под ногами, а то, что остается, втаптывается в грязный мокрый асфальт.

Заходил ли я в эту гостиницу вчера вечером? Узнал ли я, что Эми прячется здесь? Я не выхожу из машины; сижу и смотрю, как Уинстэнли обозревает свое царство и своих подданных…

– Сэр, вы будете выходить? – спрашивает О’Ши.

Я уже успел забыть о том, что он сидит рядом.

– Подожди немного, – говорю.

На противоположной стороне улицы я замечаю двух мужчин и женщину. Мужчины снимают большой камерой полицейских, ведущих поиски, а женщина пытается разговорить констебля, дежурящего в оцеплении. Местные телевизионщики, я в этом уверен. Вряд ли этим уже занимаются общенациональные каналы. Вот когда станет известно о второй медсестре… Интересно, сколько информации обнародовано к настоящему времени? Можно не сомневаться, Уинстэнли устроит выразительную пресс-конференцию. Это очень полезно для послужного списка.

– В первом участке я работал вместе с вашим отцом, – вдруг говорит О’Ши. – В Энфилде.

Я со страхом гадаю, должен ли помнить сержанта по старым временам. Пол частенько приглашал своих сослуживцев домой в гости. Я жду то, что обыкновенно следует дальше – каким замечательным человеком был мой отец, как те, кто работал под его началом, были готовы умереть за него, как жаль, что он вот так ушел со службы, – но О’Ши говорит просто:

– Вы мне его напоминаете, сэр.

Он не раскрывает свою мысль, и я не знаю, как к этому отнестись. О’Ши имел в виду то, как Пол работал в полиции, или то, как из нее ушел? Я решаю остановиться на позитиве и бормочу слова признательности.

Казалось, О’Ши только ждал разрешения продолжать, потому что теперь он откашливается.

– Год назад, когда я только пришел в Кэмден и впервые увидел вас, я решил, что вы полный мерзавец. – Очевидно, вид у меня удивленный, потому что О’Ши поспешно добавляет: – Не поймите меня превратно. Я увидел, как вы устроили разнос констеблю Пейну, облажавшемуся во время облавы. Вы были совершенно правы: Пейн сработал жутко небрежно. И если он после этого собрал свои вещи – что ж, скатертью дорога. Как вы сказали, его, наверное, просто нельзя было брать в полицию.

Опять фрагмент моего прошлого, который я не знаю. Спешу сменить тему.

– Что тебе известно об Уинстэнли?

– Немногое, – говорит О’Ши, потирая руки, чтобы согреться. – У меня есть пара приятелей, работавших с ней. И то, что я слышал, не впечатляет.

Я предлагаю ему продолжать, но тут его и уговаривать не надо.

– Мнит себя умной, но это не так. Конечно, это можно сказать про многих следователей. Но упорно поднимается вверх. Знает, как карабкаться по лестнице.

Я говорю, что мы можем уезжать, и, когда О’Ши поворачивает ключ в замке зажигания, бросаю последний взгляд на гостиницу с цепочкой копошащихся перед ней тараканов.

Я приезжал сюда, чтобы попытаться спасти Эми Мэттьюс?

Никаких воспоминаний.

Никаких воспоминаний.

Абсолютно никаких.

* * *

До того как я поступил в Управление столичной полиции, Пол грозил, что убьет меня своими собственными руками, если я стану полицейским, и Джерри всегда утверждал, что он действительно имел это в виду, – Джерри, бывший мне отцом в большей степени, чем мой родной отец. Он помог мне подать документы без ведома Пола, а после того как меня приняли, переговорил с ним. После этого разговора Пол заявил, что по-прежнему хочет убить меня, но раз уж я стал полицейским, он позаботится о том, чтобы я, мать-перемать, не опозорил славную фамилию Блэкли.

Я ответил, что разберусь с этим сам.

Тем не менее, хотя тогда я этого и не знал, отец пристально следил за моим продвижением по службе и всеми моими наградами. Я узнал об этом случайно, после того как он перебрался в свое «доступное жилье» в жилом фургоне. До того Пол продолжал жить в своем старом доме в Пиннере, в котором вырос я. Так получилось, что мы с Лорой купили себе дом на соседней улице. Почему – не знаю. Нельзя сказать, чтобы у меня были какие-то чудесные воспоминания, связанные с этим местом. Но я знал этот район, и дом был выставлен за хорошую цену.

Потом, когда Полу пришлось продать свой дом, я привез к нему в его новый фургон коробки, которые он отдал мне на хранение. Пол был занят готовкой, поэтому я принес коробки в спальню и там увидел на кровати старый кожаный портфель, открытый. Внутри не было ничего, кроме вырезок из местных газет, фотографий, ксерокопий свидетельств моей карьеры. На какое-то мгновение я ощутил необычайную гордость. Пол следил за моими успехами. Несмотря ни на что, он уважал то, чего я добился. Но затем до меня дошло, что он сделал. Он выбросил все, оставив только три-четыре дюйма вокруг моей фамилии. Отец хранил только мою фамилию – единственное во мне, чему я был обязан не себе самому.

Это я помню.

* * *

При свете дня больница выглядит еще более осунувшейся, чем в темноте. Прямоугольные ярусы бетона и стекла, когда-то, должно быть, казавшиеся чистыми и современными, теперь смотрятся обветшалыми и суровыми.

Мы находим Бекса в приемном отделении, где в воскресенье в восемь часов сорок минут утра почти никого нет. Невзирая на швы на лице и на руках, Бекс пребывает в замечательном настроении. Он снова напоминает мне большого лохматого пса, полного энергии и жаждущего поиграть. Бекс справляется у меня, как я себя чувствую. Я, как могу, стараюсь убедить его в том, что со мной всё в порядке, хотя на самом деле мне жутко хреново. Однако также меня беспокоит Бекс. Он весь на взводе и очень переживает по поводу Кристал.

– Как у нее дела? – спрашиваю я.

– Все хотят узнать, как она перенесла операцию.

– Я имею в виду, она в безопасности?

– У ее палаты дежурит вооруженный охранник из девятнадцатого отдела, как вы и просили.

– Хорошо. Круглые сутки?

– Три восьмичасовые смены. Нельзя даже пописать сходить без охраны, шеф.

– Пусть так будет и дальше.

– И еще одно: мы установили ее настоящее имя – Шэннон Элизабет Пауни. – Похоже, он очень этим доволен.