— Да. И должен был бы убить его сына. Но потом ты перебежал мне дорогу. И меня это не слишком обрадовало.

— Какое отношение ко всему этому имеет его сын? Он-то тут при чем?

— При том! Этот маленький кусок дерьма среди ночи кинулся звонить папочке, стал просить о помощи, и я отплатил… отплатил за те пять лет. Но это не имеет к тебе никакого отношения. Все это никак не связано с тобой, и я искренне сожалею о том, что мы сейчас здесь, однако, когда ты вдруг сорвался с места и помчался в Индиану, оставив тут нашего покойника, ты создал мне немало проблем. Серьезных проблем, Линкольн. Этим шагом ты спутал мне все карты, испортил мою игру, хотя сам ты, конечно, об этом даже не подозревал. Но теперь нам придется сосредоточиться на другом. А тебе, стало быть, самое время выйти из игры и не путаться под ногами.

— Сосредоточиться на чем?

— Линкольн, ты меня слышишь?

Теперь я уже дрожал с головы до ног. Я стоял на коленях на голой земле, на мне не было ничего, кроме тонкой футболки, которую сердито дергал ледяной ветер, изо рта у меня шла кровь, глаза по-прежнему ничего не видели.

— Держись подальше от Карен, — просипел я. — Как бы ни поступил с тобой Джефферсон, Карен тут ни при чем. Оставь ее в покое.

И тут я снова услышал его голос, но теперь он говорил со мной, как учитель, раздраженный тупостью непонятливого ученика.

— Похоже, ты так ни черта и не понял! Ты что, оглох? А ну говори! Скажи, что ты не понял!

— Я не понял, — тупо повторил я.

— Конечно, ты ни черта не понял! К счастью для самого себя, Линкольн, ох, к счастью! Потому что теперь я постараюсь сделать так, чтобы ты вернулся к себе домой. Домой, слышишь, Линкольн? Вот там и сиди, ты меня понял? Знаешь, что я пообещал Джефферсону? Что к тому времени, как я закончу, он будет умолять меня о смерти. Уж извини. Сказал, что, когда доберусь до него, даже могила покажется ему уютной и желанной. Не думаю, что он мне поверил. Во всяком случае, сначала. Думал, в его силах этому помешать. Решил, что сможет меня остановить. Но это сначала, а потом… Знаешь, Линкольн, потом он мне, кажется, поверил.

Он присел у меня за спиной и потыкал мне в затылок дулом пистолета.

— Оставь в покое тупую сучку. Ты и без того уже меня разочаровал — для чего тебе вообще было разговаривать с ней? Хотя, думаю, это можно было предвидеть. Но теперь хватит, больше никаких разговоров. Ты меня понял, Линкольн? Еще один твой визит в этот дом — и у тебя появятся такие проблемы, что даже я не разгребу.

Несколько минут вокруг стояла тишина. Потом он поднялся, я слышал и даже чувствовал, как он расхаживает у меня за спиной. Несколько капель дождя скатились по щеке, ветер понемногу усилился и теперь дул, не переставая, и я уже дрожал всем телом.

— Так что тебе говорил сын Джефферсона? — внезапно снова спросил он.

Я поерзал, колени у меня затекли, все тело из-за невозможности изменить позу начало болеть.

— Ничего он мне не сказал, во всяком случае, ничего такого, о чем я уже не рассказал.

— Он знал, что его ждет. Поэтому-то он так и поступил. Ему сказали то же самое, что сказали его отцу: что даже могила покажется ему уютной и желанной, а парнишка не унаследовал ни отцовской заносчивости, ни его тупости. Он-то сразу мне поверил. И он знал, что не в его силах остановить то, что на него надвигается.

Снова наступила тишина. А потом он вновь заговорил:

— Хорошо. Что ж, хорошо.

Хорошо, значит, сумасшедший ублюдок удовлетворен наконец. Похоже, он собирается меня отпустить. Это было последнее, о чем я успел подумать, прежде чем он нанес мне еще один сокрушительный удар, от которого, как мне показалось в тот момент, моя голова разом отделилась от туловища. А после этого окружающий мир второй раз перестал для меня существовать.

Я очнулся лежащим в кабине моего же собственного пикапа, который все так же мирно стоял на парковке перед моим домом. Я застонал, боль, от которой моя голова готова была вот-вот лопнуть, волнами расходилась по всему телу. Сцепив зубы, я попытался подняться. И земля, и небо кружились вокруг меня в какой-то безумной пляске. Я бессильно привалился к сиденью, облизал ссохшиеся, покрытые кровавой коркой губы и принялся ждать.

Стенка кузова оказалась вдруг немыслимо высоко, а от земли меня как будто отделяли целые мили. Едва я коснулся ногой тротуара, коленки у меня моментально подогнулись, и если бы я не уцепился в последнюю минуту за дверцу, то рухнул бы на землю без сознания. Какое-то время я просто висел, пытаясь прийти в себя. Может, пять минут, может, десять. Я часто, неровно дышал, осторожно втягивая в себя воздух, а попутно старался хоть как-то приглушить гудящий в моей многострадальной голове колокольный звон, от которого череп готов был каждую минуту лопнуть.

Ключи по-прежнему лежали у меня в кармане. Я кое-как подцепил их негнущимся пальцем, отпер дверь и потащился по лестнице к себе наверх, с трудом карабкаясь на каждую ступеньку и держась рукой за стену, чтобы не упасть. До квартиры я добрался, но пришлось отпирать еще одну дверь, а это потребовало дополнительных усилий. Когда мне наконец удалось, спотыкаясь на каждом шагу, вползти в прихожую, я чувствовал себя так, будто преодолевал последний отрезок дистанции во время соревнований по триатлону. Конечно, если можно проделать всю дистанцию на собственном черепе. Покачнувшись, я ввалился в ванную, зажег свет и уставился в зеркало.

— Мать твою! — просипел я.

В крови было не только лицо, но и шея, а кожа по сравнению с ней казалась зеленовато-бледной, как у выходца с того света, — в жизни своей ничего подобного не видел! Шипя от боли, я кое-как умылся холодной водой, но когда промокнул лицо белым полотенцем, то оно моментально покраснело от крови. Правда, когда мне все-таки удалось окончательно смыть с себя кровь, выяснилось, что дела обстоят совсем не так плохо, как мне показалось с первого взгляда. Конечно, разорванная губа кровоточила, но ничего серьезного с ней не произошло, так, глубокий внутренний порез. Конечно, неплохо было бы наложить несколько швов, да и проверить, нет ли у меня сотрясения мозга, тоже не помешало бы. Не знаю, чем он шарахнул меня по голове — полицейской дубинкой или, может быть, кастетом, — но голова просто раскалывалась на части, будто меня хорошенько отделали бейсбольной битой.

Я осторожно потрогал затылок и тут же нащупал две огромные шишки, набухающие прямо на глазах, обе с правой части головы. Отыскав в шкафчике бутылочку с ибупрофеном, я отвернул крышку, вытряхнул две таблетки в рот и запил их водой прямо из-под крана. Но не успел я протолкнуть их в горло, как они моментально рванулись обратно. Рухнув на колени, я едва успел наклониться над унитазом, как меня вывернуло наизнанку. Потом я скорчился на полу, хватая воздух широко открытым ртом, и прижался лбом к холодному кафелю. Боль как будто немного стихла. Полежав так несколько минут, я сделал еще одну попытку пропихнуть в себя ибупрофен — на этот раз, к счастью, она увенчалась успехом. После этого я поплелся на кухню, насыпал полную миску кубиков льда, поставил миску на диванную подушку, улегся и сунул в лед голову.