Я соглашалась с Михаилом Ильичом, что Шукшин «должен все пропустить через себя», но меня, признаюсь, беспокоил затяжной характер этого процесса, продолжающегося и за стенами ВГИКа…

Так почему же Шукшин тянул с дипломом, а пока много и охотно снимался? Прежде чем браться за собственную режиссуру, Шукшину нужно было (он чувствовал это) испытать себя, актера, на большом экране, присмотреться к разным режиссерским манерам, проверить свои позиции. И снова Ромм повторяет: «Не будем его торопить!»

Хорошо, не будем. А кафедра беспокоится, деканат наседает, ректорат недоволен: учебный план есть учебный план!.. В конфликтных вопросах Михаил Ильич всегда брал ответственность на себя, но в ту пору в институте бывал редко, «удары» приходились на нас с Фоссом.

Не скрою, злилась я и на Шукшина, и на Ромма. Ведь в это время уже полным ходом шли занятия в объединенной мастерской – 12 режиссеров и 18 актеров требовали неусыпного внимания, а тут еще осложнения с дипломниками.

Впрочем, Михаил Ильич не только призывал к терпению, но и пытался взять Шукшина к себе на «Мосфильм», не раз говорил мне об этом. (16 марта 1977 года заместитель главного редактора «Мосфильма» Н. Глаголева опубликовала в «Вечерней Москве» письмо Ромма генеральному директору студии, написанное в 1959 году: «Я лично просил бы дать мне возможность сделать в объединении один короткометражный диплом с кем—либо из учеников, например, с Шукшиным. Если можно два, то с Шукшиным и Китайским. Их я очень хорошо знаю, как говорится, „насквозь“, знаю, что у них сильно, что слабо». – В. К.)… С «Мосфильмом» пока не вышло. Шукшин продолжает сниматься…»

Все здесь, в воспоминаниях И. Жигалко, верно, все справедливо, но… без учета тогдашнего внутреннего состояния Шукшина.

Снимаясь в одной из главных ролей в следующем своем «актерском» фильме «Золотой эшелон», Шукшин и в самом деле «пропускал» многое через себя, «примеривался» к творческим особенностям режиссерской профессии. Но одновременно эти, следующие съемки были нужны ему, были важны и в материальном отношении (на особенную помощь из дома рассчитывать не приходилось, а пора было уже одеваться в «цивильный» наряд, хотя бы потому, что «обмундирование» к тому времени обветшало). Необходимы были эти съемки и для упрочения его имени в киномире (в самом деле, на что он мог рассчитывать, будучи и с дипломом, если бы не имел надежной, не раз подтвержденной репутации как актер?).

Съемки давали не только «свободные» деньги, но и – разумеется, относительное – свободное время, которое можно было с большим, нежели в общежитии ВГИКа, успехом использовать для писательства.

«…Где—то к концу четвертого – началу пятого курса, – вспоминал Василий Макарович, – я услышал от него (Ромма. – В. К.): «Посылай во все редакции веером. Придут обратно – меняй местами и – снова. Я в свое время с этого начинал». Так я и сделал. График составил, чтобы не перепутать. Первым откликнулся журнал «Смена»».

Так он и сделал… Но, заметим в скобках, сделал это не только по совету мастера. «Веером» посылал рассказы в журналы, а потом «менял местами» – так поступал, так действовал и Мартин Иден. Шукшин давно был уже готов к этому и нуждался разве что в дополнительном ускорении…

Самое же замечательное в этом шукшинском признании то, что у него было уже что посылать, и было, надо думать, немало (два—три рассказа «веером» не пошлешь, необходимо иметь в наличии как минимум восемь – десять…). И – что тоже примечательно – «в среднем» эти рассказы были по своему художественному уровню весьма, как можно представить, неплохи: вряд ли в противном случае стал бы М. И. Ромм советовать посылать их в редакции. Хотя, справедливости ради надо сказать, «Смена» опубликовала далеко не самый лучший из этих первых шукшинских рассказов. Назывался он «Двое на телеге» и был опубликован в этом журнале в августе 1958 года (№ 15).

О чем был этот первый напечатанный шукшинский рассказ?

…Ненастье. Дождь, дождь и дождь. По раскисшим проселочным и лесным дорогам едва тащит телегу лошаденка. «Но—о, ядрена Матрена», – подстегивает ее старик—возница Семен Захарович. Эх, если бы не записка председателя колхоза, то ни за что бы не поехал в эту тмутаракань, в эту забытую Богом Березовку… Вишь, понадобилось новой фельдшерице за лекарствами срочно туда…

Девушка Наташа – «фельдшерица» – молча сидит на телеге. Подъехали к пасеке, зашли в избу. У Семена Захаровича заметно улучшилось настроение: его друг, пасечник Семен, достал объемистый березовый туесок с медовухой. Сидят. Мирно беседуют. Разомлели в тепле.

Девушке было так хорошо, что она невольно подумала: «Все—таки правильно, что сюда поехала. Вот где действительно… жизнь». А Семен Захарович ее хвалит: мол, молодец, не хныкала на трудной дороге. А как же иначе, вторит ему пасечник и указывает на комсомольский значок на груди Наташи…

Непогода разыгралась еще пуще. Старики собираются переждать ее, заночевать и девушке советуют поскорее ложиться. А Наташа думает: как же так, сама, можно сказать, напросилась в дальнюю Березовку, ей и врач их толстый советовал переждать ненастье, и что же получается? Она сидит себе в тепле, пьет вкусный чай и никуда не двигается.

Вспомнилось девушке, как указал пасечник на ее комсомольский значок… Наташа решительно начинает собираться. Старики удерживают ее, – куда на ночь глядя, да в дождь такой! – но девушка не слушает их, говорит взволнованным голосом, что если они не хотят, боятся, то она и одна поедет… Кряхтя и ругаясь про себя, начинает одеваться и Семен Захарович. Двое снова на телеге…

Как здорово было бы воскликнуть: смотрите, первый только опубликованный рассказ, но сколько в нем уже, несмотря, конечно, на недостатки, присущие многим молодым писателям, проглядывает достоинств! Но нет, ничего здесь, кроме разве что отдельных точных деталей, не «проглядывает». Над автором довлеет схема, заданы характеры… Словом, в рассказе «Двое на телеге» почти ничего нет от знакомого и любимого нами Шукшина.

Но далеко не все русские писатели начинали «Бедными людьми», были также «Мечты и звуки» и «Ганц Кюхельгар—тен» – книги, по которым никак нельзя было предугадать, что они принадлежат молодому перу будущих авторов «Кому на Руси жить хорошо» и «Мертвых душ»… Первый же опубликованный рассказ Шукшина – «Двое на телеге» – будет нам всегда дорог тем, именно тем, что он – первый. И со временем, когда этот рассказ войдет в полные собрания сочинений Шукшина (ни в одно прижизненное издание Василий Макарович его не включал и не мог включить, ибо был очень строг к себе), читатель, знакомясь с этим несовершенным рассказом, сравнивая его с последующими шукшинскими произведениями, лишний раз воочию убедится, как быстро рос Шукшин, как стремительно набирал творческую высоту.

Он сообщает в письме к Ивану Попову, что «связался кое с какими редакциями. Дело, наверно, пойдет». Чем обоснована эта его уверенность – неизвестно: следующий рассказ Шукшина увидит свет лишь в марте 1961 года в журнале «Октябрь»…

А в 1959 году он снимался в одной из главных ролей – большевика—подпольщика Андрея Низовцева, спасающего с товарищами золото, которое Колчак хотел переправить за границу, – в известном фильме «Золотой эшелон».