– Ну не странно ли, – сказала она. – Мы словно попали в книгу, в самую кульминацию какого-то романа. Удивительное это ощущение.

– Я понимаю, о чем ты, – ответил Бобби. – Тут есть что-то сверхъестественное. Я бы скорее назвал это пьесой, а не книгой. Как будто мы вышли на сцену посреди второго акта, и у нас на самом деле нет никаких ролей в пьесе, но мы вынуждены подыгрывать. Ужасно еще и то, что мы не имеем ни малейшего представления, о чем говорилось в первом акте.

Фрэнки закивала головой.

– Я даже не совсем уверена, что это второй акт. По-моему, больше похоже на третий. Бобби, я уверена, нам нужно вернуться далеко назад. И побыстрее, поскольку мне представляется, что пьеса ужасно близка к последнему занавесу.

– И везде разбросаны трупы, – сказал Бобби. – А очутились мы на сцене благодаря бессмысленной реплике из трех слов, чистейшей галиматье, насколько мы можем судить.

– «Почему не Эванс?» Не странно ли, Бобби, что мы ничуть не приблизились к загадочному Эвансу, хотя так много узнали и в игру вступили новые лица?

– У меня есть одна мысль насчет Эванса. Я чувствую, что в действительности он не играет никакой роли, что, хотя он послужил, так сказать, отправной точкой, сам по себе он совершенно несуществен. Как в том рассказе Уэллса, где принц построил чудесный дворец или храм над гробницей своей возлюбленной. А когда его закончили, оказалось, что один фрагмент все портит, нарушая гармонию. И принц велел убрать его, а это и была сама гробница.

– Иногда мне не верится, что существует какой-то там Эванс, – сказала Фрэнки и, кивнув Бобби, зашагала обратно к дому.

Фрэнки повезло: рядом с домом она повстречала Роджера.

– Привет, – сказал он. – Рано же вы вернулись из Лондона.

– У меня было не столичное настроение, – ответила Фрэнки.

– Вы уже были в доме? – спросил он. Его лицо посерьезнело. – Николсон, как я узнал, рассказал Сильвии правду о бедном старине Генри. Несчастная девочка, она так тяжело это восприняла. Похоже, она совершенно ничего не подозревала.

– Я знаю, – сказала Фрэнки. – Они оба сидели в библиотеке, когда я вошла. Она была… очень расстроена.

– Послушайте, Фрэнки, – сказал Роджер, – Генри надо вылечить во что бы то ни стало. Не думаю, чтобы он стал рабом привычки: не так уж долго он принимает наркотики. И у него есть ради чего лечиться: Сильвия, Томми, домашний очаг. Его надо как-то заставить осознать положение. Николсон – как раз тот человек, который способен на это. На днях мы с ним говорили. Он добился поразительных успехов, даже с людьми, которые много лет были рабами этого мерзкого зелья. Если бы только Генри согласился лечь в Грейндж…

– Вот что, – сказала Фрэнки, обрывая его, – я хочу вас кое о чем спросить. Всего один вопрос. Я надеюсь, вы не сочтете меня страшной нахалкой.

– Что же это за вопрос? – сразу заинтересовался Роджер.

– Не согласились бы вы сказать мне, доставали ли вы фотографию из кармана того человека, который сорвался с утеса в Марчболте?

Она внимательно следила за его лицом, подмечая малейшие изменения. И не зря: Фрэнки осталась вполне довольна увиденным. Легкая досада, едва заметное замешательство, но никаких признаков испуга или нечистой совести.

– Нет, как вы об этом догадались? – проговорил он. – Или вам сказала Мойра? Да нет, она же не знает.

– Значит, вы это сделали?

– Вероятно, придется это признать.

– А зачем?

Роджер, похоже, снова растерялся.

– Ну… поставьте себя на мое место. Я стою на страже над телом незнакомого человека. Что-то торчит у него из кармана. Я разглядываю. По какому-то удивительному совпадению это оказывается фотография женщины, которая мне знакома. Замужней женщины, причем такой, которая, как я догадываюсь, не очень счастлива в браке. А что впереди? Дознание. Разглашение. Вероятно, фамилия бедной девушки во всех газетах. Я действовал в каком-то порыве: схватил фотографию – и в клочья! Наверное, я поступил неправильно, но Мойра Николсон – такая славная девушка, и мне хотелось уберечь ее от скандала.

Фрэнки глубоко вздохнула.

– Значит, вон оно как, – сказала она. – Если б вы только знали…

– Знал что? – озадаченно спросил Роджер.

– Не уверена, могу ли сказать вам сейчас, – проговорила Фрэнки. – Пожалуй, лучше потом. Все очень усложнилось. Я понимаю, почему вы взяли фотографию, но что мешало вам сказать, что вы узнали этого человека? Разве не надо было сообщить полиции, кто он?

– Узнал его?! – Роджер казался сбитым с толку. – Как это я мог узнать его? Я его не узнал.

– Но вы же встречались с ним здесь всего неделей раньше.

– Моя дорогая девочка, вы сошли с ума?

– Алан Карстэрс! Вы же встречали Алана Карстэрса?

– Ах да! Человек, который приезжал с Ривингтонами. Но ведь погибший был не Алан Карстэрс.

– Не Алан Карстэрс?!

Они уставились друг на друга, потом Фрэнки вновь подозрительно сказала:

– Вы не могли не узнать его!

– Я не видел лица, – ответил Роджер.

– Что?

– Оно было накрыто носовым платком.

Фрэнки уставилась на него. Она вдруг вспомнила, что, рассказывая ей о трагедии, Бобби упомянул, как накрыл лицо покойника носовым платком.

– И вам даже не пришло в голову посмотреть? – спросила Фрэнки.

– Нет. А зачем?

«Разумеется, – подумала Фрэнки, – если бы я нашла фотографию знакомого человека в кармане покойника, я бы непременно посмотрела на лицо этого человека. До чего же умилительно нелюбопытно мужское племя».

– Бедняжка, – сказала она. – Мне так ее жаль.

– О ком вы? О Мойре Николсон? Почему вам ее жаль?

– Потому что она боится, – медленно сказала Фрэнки.

– Она всегда выглядит напуганной до полусмерти. Чего она боится?

– Своего мужа.

– Не сказал бы, что я сам хочу иметь врагом доктора Николсона, – признался Роджер.

– Она уверена, что он хочет убить ее, – вдруг сказала Фрэнки.

– О боже! – Он недоверчиво посмотрел на нее.

– Сядьте, – сказала Фрэнки. – Я о многом вам расскажу. Я должна доказать вам, что доктор Николсон – опасный преступник.

– Преступник? – В голосе Роджера чувствовалось неприкрытое неверие.

– Погодите, я вам сейчас все расскажу.

Она подробно изложила ему все, что произошло с того дня, когда Бобби и доктор Томас нашли тело, умолчав лишь о том, что ее авария была подстроена. Зато она представила дело так, будто нарочно задержалась в Мерроуэй-Корт из-за желания докопаться до сути и разгадать тайну. На отсутствие интереса у ее слушателя Фрэнки посетовать не могла. Роджер, казалось, был заворожен ее рассказом.