— Почему король верит в эту ложь? — спросил я.

— Потому что советники убедили его, что Константин и лорд Утред заключили союз.

— Советники! — прорычал я. — Ингилмундр и Элдред?

Освальд кивнул.

— Он не хотел им верить, но сегодня ты ничего не сказал о встрече с людьми Константина в Беббанбурге, и это его окончательно убедило.

— Потому что мне не о чем было говорить! — зло сказал я и снова подумал о том, каким же был глупцом, что промолчал. — Встреча была, но соглашения мы не заключили. Нет никакого союза. Я отослал его людей обратно с козьим сыром в качестве подарка. Вот и всё.

— Король считает иначе.

— Значит, король... — начал я, но сдержал оскорбление. — Ты говоришь, он посылает Элдреда?

— Лорда Элдреда и две сотни воинов.

— И Элдред назначен олдерменом Беббанбурга?

Темный капюшон кивнул.

— Да.

— Еще до того, как я поговорил с королем?

— Король был уверен, что ты примешь его предложение. Оно было щедрым, верно?

— Весьма, — неохотно буркнул я.

— Можешь пойти к нему вечером и принять его? — предложил Освальд.

— А Элдред станет лордом Беббанбурга?

— Лучше он, чем Ингилмундр, — сказал Освальд.

— Лучше я, чем любой из них! — гневно выпалил я.

— Согласен, — удивил меня Освальд.

Во время недолгого молчания Финан поворошил костер.

— У Ингилмундра земли в Виреалуме, так?

— Да.

— Это в твоей епархии, да, епископ?

— Да, — коротко ответил он.

— И?

Освальд встал.

— Я уверен, что он предатель. Молю Господа, чтобы я ошибался, но при всем снисхождении не могу ему верить.

— А король верит.

— Король верит, — ровно ответил он. — Ты придумаешь, как поступить, отец, — сказал он, резко повернулся и ушел.

— Спасибо тебе! — крикнул я вслед. Он не ответил. — Освальд! — И снова нет ответа. Я встал. — Утред! — Так его звали, прежде чем я от него отрекся, и на звук этого имени он обернулся. Я подошел к нему. — Почему? — спросил я.

К моему удивлению, он откинул темный капюшон, и в свете костра я увидел его лицо, такое бледное и худое. И старое. Короткие волосы и подстриженная борода поседели. Я хотел что-нибудь сказать о прошлом, попросить у него прощения. Но не произнес ни слова. — Почему? — снова спросил я.

— Король боится, что скотты захватят Нортумбрию.

— Беббанбург всегда противостоял им. И всегда будет.

— Всегда? Вечна лишь благодать Божия. Когда-то наша семья правила всеми землями до реки Фойрт, а теперь скотты считают своими все земли севернее Туэде. И хотят получить остальное.

— И он считает, что я не стану сражаться с ними? Я поклялся защищать Этельстана и сдержал эту клятву.

— Но ему больше не нужна твоя защита. Он самый сильный король в Британии, и его советники льют яд ему в уши, убеждают, что тебе больше нельзя доверять. Он хочет, чтобы на бастионах Беббанбурга развевался его флаг.

— А ты этого не хочешь?

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Беббанбург наш, — наконец сказал он, — и хотя я осуждаю твою религию, но верю, что ты будешь защищать его яростнее, чем любые воины Этельстана. А кроме того, его войска нужнее в другом месте.

— В другом месте?

— Король считает, что если его мирный план не сработает, то Британскому острову придется пережить самую ужасную войну в истории, и если это случится, отец, то битва будет не в Беббанбурге.

— Да?

— Скотты могут победить нас, только если к ним присоединятся язычники, а самые сильные язычники — норвежцы из Ирландии. Мы знаем, что Константин послал дары Анлафу. Он прислал жеребца, меч и золотое блюдо. Зачем? Затем, что желает союза, и если ирландские норвежцы решат напасть всеми силами, то изберут самый короткий путь. Они высадятся на западе. — Он помолчал. — Ты сражался у Этандуна, отец?

— Да.

— Норманнов вел Гутрум?

— Да.

— А христиан — Альфред?

— Я тоже сражался за него.

Он проигнорировал мои слова.

— Значит, если придет Анлаф, это будет война внуков. Внук Гутрума против внука Альфреда, и эта война разразится далеко от Беббанбурга.

— Так ты говоришь, что я должен идти домой и защищать этот дом.

— Тебе виднее, что делать. — Он коротко кивнул и снова надел капюшон. — Доброй ночи, отец.

— Утред! — окликнул я его вслед.

— Меня зовут Освальд.

Он ушел, и я его не остановил.

Некоторое время я в одиночестве стоял в темноте, обуреваемый нежеланными чувствами. Вина перед отвергнутым сыном, гнев из-за того, что он мне рассказал. Я почувствовал жжение слез, взревел и пошел обратно к костру, где на меня вопросительно уставились три пары глаз. Дав, наконец, волю гневу, я пинком опрокинул бочонок, и вино, а может, козлиная моча, с шипением пролилось в костер.

— Ночью мы уезжаем, — сказал я.

— Сегодня? — спросил Торольф.

— Сегодня и тихо, но уезжаем!

— Господи Иисусе, — сказал Финан.

— Король не должен видеть наших приготовлений к отъезду, — сказал я и повернулся к Финану. — Мы поедем первыми, ты, я и наши люди. — Потом я обратился к Эгилю и Торольфу: — А вы со своими уйдете перед рассветом.

Некоторое время все молчали. Вино все еще бурлило и шипело на углях костра.

— Ты правда думаешь, что Этельстан планирует украсть Беббанбург? — спросил Финан.

— Я знаю, что он хочет его заполучить! И еще хочет, чтобы мы четверо завтра были на его пиру, а пока мы там, его воины поскачут в Беббанбург с письмом к моему сыну, а мой сын с Этельстаном давние друзья, и он поверит всему, что будет в письме. Он откроет ворота Черепа, и люди Этельстана войдут в Беббанбург и захватят его.

— Тогда нам лучше ехать прямо сейчас, — сказал Финан, вставая.

— Мы поскачем на юг, — сказал я ему, — потому что неподалеку есть римская дорога в Хибург.

— Ты точно знаешь? — удивился он.

— Я знаю, что к югу от Хибурга есть дорога. По ней возят свинец и серебро в Лунден. Надо просто найти ее, и Этельстан не догадается, что мы воспользуемся этой дорогой. Он сочтет, что мы поедем на север к Кайр Лигвалиду и вдоль стены на восток.

— А по этой дороге поедем мы? — спросил Эгиль.

— Да.

Эгиль привел в Бургэм намного больше людей, чем я, и я надеялся, что Этельстан поверит, будто мы все скачем по римской дороге на север, и пошлет погоню по ней, пока мы с Финаном как демоны помчимся через холмы. — Выступайте перед рассветом, — велел я Эгилю, — и скачите быстро! Он пошлет за вами людей. Оставьте здесь костры, когда уедете. Пусть думают, что мы все еще здесь.