Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Работать-то ты умеешь, — ответил Чжан Лан, — я ничего не говорю. А вот судьба твоя тонка, словно кожурка рушеного риса. Налетит северный ветер, подует южный, подхватит кожурку — и нет её. Вот я и думаю: напрасно я связал свою судьбу с твоей.
Услышав это, Дин-сян сильно рассердилась и сказала:
— Раз так, я уйду из твоего дома. Только смотри, как бы ты потом не пожалел.
Чжан Лан обрадовался, что жена сама догадалась, чего он хочет. Но тут его взяла другая забота: не потребует ли Дин-сян половину хозяйства. Поэтому он сейчас же спросил:
— А что ты возьмёшь с собой?
— Дай мне старую телегу, рыжую корову да петуха, что будил меня по утрам. Больше мне ничего не надо.
Запрягла Дин-сян рыжую корову, влезла на телегу и в последний раз взглянула на дом, крытый черепицей, на копны сена, которое она сама накосила, на сложенный ею из камня забор… Потом крикнула на рыжую корову:
— Вперёд! Поедем искать нового счастья.
Корова махнула хвостом, стронула с места старую телегу и с грохотом покатила её по дороге.
Проехали деревню, другую. Переехали через речку, другую. Стемнело. Старая рыжая корова остановилась около полуразвалившейся фанзы. Из фанзы вышла старушка, и Дин-сян спросила её:
— Матушка, нельзя ли переночевать у тебя?
— Если не побрезгуешь моей бедностью, оставайся.
Дин-сян провела у старухи ночь. Утром собралась было ехать дальше, да решила немного помочь старушке прибрать в доме. Целый день работала, но всё переделать не успела. Осталась и на следующий день. Кончила работу в доме, начала огород полоть.
Прошла неделя. Дин-сян всё не уезжала. Старушка так полюбила её, что не хотела с нею расставаться.
Вот однажды поила Дин-сян у колодца корову. Смотрит, — остановился у ворот красивый юноша и разговаривает сам с собой:
— Мой это дом или не мой? Когда я месяц назад уходил в город, крыша была дырявая и я не успел её починить. Стены чуть не валились, а у матери не было сил обмазать их глиной. Корова нам даже не снилась. А уж такая красивая женщина и во двор к нам никогда не входила… Наверно, ошибся я, не мой это дом.
Тут старушка выбежала из фанзы, бросилась обнимать юношу. Это оказался её сын, который уходил на заработки.
Так и зажили они втроём: Дин-сян, старушка и её сын. Больше всего на свете старушке хотелось, чтобы её сын женился на Дин-сян. Она сказала сыну:
— Спроси-ка, сынок, — не согласится ли Дин-сян стать твоей женой?
Сын тоже только об этом и мечтал, да всё не решался заговорить с Дин-сян.
Как-то работали они в поле, и юноша, набравшись храбрости, начал:
— Дин-сян, не можешь ли ты…
Голос его дрогнул, и он замолчал.
— Принести тебе воды? Конечно могу, — ответила Дин-сян и принесла ему в тыкве воды.
В другой раз Дин-сян сидела на кане и шила старухе новую одежду. В это время юноша вошёл в комнату и, увидев, что она одна, опять расхрабрился.
— Дин-сян, не можешь ли ты…
Но тут он покраснел и смутился так, что убежал из комнаты.
А Дин-сян крикнула ему вслед:
— Конечно, могу. Вот дошью матери, тогда и тебе сошью рубашку.
Мать услышала их разговор и принялась стыдить сына. Сын вернулся в комнату и, не глядя на Дин-сян, сказал:
— Можешь ли ты, хочешь ли ты стать моей женой?
Дин-сян улыбнулась и кивнула головой. Она и сама давно полюбила юношу.
Прошло десять лет. За эти годы Дин-сян и её муж построили хороший дом, посадили тутовые деревья и развели шелковичных червей. Оба они неустанно трудились. Большого богатства не обрели, однако жили в достатке.
А тем временем Чжан Лан, который любил вкусно поесть, но ленился работать, беднел всё больше и больше, и дошло до того, что за долги у него забрали и дом и всё имущество.
Стал Чжан Лан нищим и ходил от деревни к деревне, выпрашивая гаоляновые лепёшки.
Забрёл он однажды и в то селение, где жила Дин-сян с новым мужем и его матерью, и постучался в их дом.
Дин-сян как раз хлопотала у очага. Наступали сумерки, и она торопилась до темноты приготовить ужин. Услышав стук, Дин-сян открыла дверь.
— Я голоден, добрая женщина. Не дашь ли ты мне чего-нибудь поесть? — сказал нищий.
Дин-сян вздрогнула. Она узнала голос Чжан Лана. Не зажигая огня, женщина впустила его, усадила за стол и подала чашку лапши.
Чжан Лан попробовал и сказал:
— Только Дин-сян, моя жена, умела делать такую вкусную лапшу.
Когда Чжан Лан покончил с лапшой, Дин-сян подала ему румяную круглую лепёшку и стакан подогретого вина.
Он откусил кусок лепёшки, сделал глоток вина и опять сказал:
— Вот уже десять лет, как я не ел таких вкусных лепёшек и не пил такого замечательного вина. Так жарить лепёшки и в меру подогревать вино умела только моя жена, Дин-сян.
— А где же теперь твоя жена? — спросила женщина.
— Не знаю, — ответил Чжан Лан. — Десять лет тому назад гадальщик сказал мне, что судьба её тонка, как кожурка рушеного риса. Я побоялся, что из-за неё и моя судьба будет несчастливой, и прогнал её.
— А я всегда думала, что муж берёт в свой дом жену, чтобы делить с ней и радость и горе. Разве твоя жена не делила с тобой нужду? — тихо сказала Дин-сян.
— Верно, — вздохнул Чжан Лан. — Так она и делала. Нужду со мной она делила. А вот я не пожелал делить с ней богатство и сам лишился его. Хотелось бы мне знать, где теперь Дин-сян и что с ней сталось.
— Чжан Лан, неужели ты не узнаёшь меня? — сказала женщина и повернулась лицом так, чтобы на него упал свет очага.
— Дин-сян, — вскрикнул нищий, — это ты! Ты такая же добрая и красивая. И жизнь твоя, видно, счастлива. Теперь я всё понимаю. Выгнав тебя, я вышвырнул за ворота своё счастье. Судьба наказала меня. Я получил то, чего заслужил. Прощай, Дин-сян, я больше никогда не потревожу тебя.
И раньше, чем Дин-сян успела слово сказать, Чжан Лаа ушёл из её дома.
Искусный шахматист
Жил когда-то в Китае шахматист. Он так хорошо играл