– Боже, что я делаю! Я не имел права так поступать до свадьбы! Простите, ради Бога, я чуть не опозорил вас! Умоляю простить меня.

Я откинулась на спину и взглянула на небо, по которому плыли ни о чем не подозревающие, равнодушные маленькие барашки-облачка. Некоторое время лежала молча, глубоко дыша и стараясь успокоить обманутую плоть.

Слезы тихо скатывались по пылающим от стыда щекам.

«Дорогой мой друг, что же ты делаешь? Зачем мучаешься глупыми условностями? Что изменится от того, когда именно мы станем близки?»

Но разве я могла я сказать ему?

Смелые слова отпугнут человека, воспитанного на понятиях о долге и чести.

Я протянула ему руку, наши кисти нежно сплелись, и даже этот жест дозволенной любви вызвал у меня от прилива наслаждения мороз на коже.

Немного успокоившись, я взглянула на него и встретила встревоженный взгляд. «Простите меня, мисс, я не сдержался», – молча говорил он мне. Я улыбнулась и оторвала крупную виноградину от грозди. Поднесла ее к губам Фитцджеральда и тихо сказала:

– Откройте ротик, вот чудесная пилюля от несвоевременной страсти. Проглотите ее, и все пройдет! Все до свадьбы заживет!

«Глупее ситуации в своей жизни не припомню…»

Он улыбнулся мне в ответ и послушно прожевал виноград.

Свадьба была назначена на 18 сентября. Оставалось меньше месяца для приготовлений. Мы не планировали устраивать пышное торжество, лишь скромное венчание в местной церкви в кругу самых близких друзей, тех, кто остался верен сэру Фитцджеральду после скандала из-за разрыва помолвки с Анной Мортон. До свадебной церемонии я должна была принять католичество, чтобы пастор смог навеки соединить нас с сэром Фитцджеральдом.

Я не считала перемену конфессии большим грехом. Бог у православных и католиков один, он простит меня и поддержит.

Портрет был почти закончен, и художник занимался фоном. Каждый раз, подходя к нему, я удивлялась таланту мастера, живости его магической кисти. Странно видеть себя не на фотографической бумаге, а сквозь призму чужого видения на холсте. Мы остались довольны работой мастера. Ему удалось передать мой внутренний мир, настроение, эмоции. Написанный образ был полон любви и нежности, что неудивительно – дорогой друг всегда находился неподалеку и наблюдал за творением. Портретист смог разглядеть и разгадать главную тайну, которую я привыкла скрывать от посторонних глаз – желание дарить любовь. Отныне картина жила собственной жизнью, гений художника смог материализовать нематериальное. Смотря на себя со стороны, я осознавала, что наступила вечность – мой двойник на полотне обречен быть счастливым, любящим и любимым. Художник запечатлел в красках мгновения лучшего времени в моей жизни.

Всё страньше и страньше! Всё чудесатее и чудесатее! Всё любопытственнее и любопытственнее! Всё страннее и страннее! Всё чудесится и чудесится!

Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране Чудес»

20 августа сэр Фитцджеральд был срочно вызван в Лондон письмом от своего поверенного. Он давно не покидал поместье и уверял, что юридическое разбирательство займет лишь считанные дни, к концу недели следует его ожидать, и не одного – мой друг обязался привезти известного столичного портного.

«У тебя будет самое красивое платье, обещаю!»

Нежно поцеловав его на прощание, я долго стояла на балконе, провожая взглядом, пока ландо не скрылось за поворотом аллеи. Я ничего не почувствовала тогда и была полностью уверена, что через три – максимум четыре дня с радостью обниму его вновь.

Но через два дня пришло известие из Лондона, что, к его глубочайшему сожалению, обстоятельства складываются не так, как он предполагал вначале, и вынуждают задержаться еще на пару-тройку дней, но не более.

Помню, именно тогда первый раз заныло сердце, в него закрались тоска и страх. Тем не менее я не позволила им вырваться на волю, убедила себя, что все сложится хорошо и нет причин переживать. Несколько дней – и мой любимый будет рядом, мы больше не расстанемся. Пообещала себе никогда впредь не отпускать его одного, ни единого раза.

Чтобы немного отвлечься от грустных мыслей, я решила заняться чтением и, как обычно, нашла укромный уголок в огромной библиотеке, где ни одна живая душа не нашла бы меня. Приготовившись погрузиться в энциклопедию по античной мифологии, я услышала скрип открывшейся двери, а потом шаги и приглушенные голоса. Я уже хотела было подать вошедшим знак, но немного замешкалась. А упустив нужный момент, дала послабление любопытству и начала подслушивать. Я не видела говоривших, они меня тем более. Тайное местечко у самого окна, под большим дубовым столом, полностью скрытое от входа свисающей до пола бархатной скатертью, оправдало себя. Никто из обитателей Торнбери не догадался бы, что здесь, на полу, можно уютно устроиться для чтения.

Я узнала собеседников – это были Фрида и Лукас – и вновь хотела окликнуть их. Если бы не странное обращение доктора к женщине, услышав которое, я осеклась и, затаив дыхание, начала ловить каждое слово.

Безусловно, они не хотели быть услышанными, поэтому выбрали библиотеку, где в это время обычно нет ни души.

– Шерри, почему вы до сих пор не выполнили своего обещания?

Именно эти слова насторожили меня. «Шерри…»

– Лукас, не беспокойтесь, у меня пока не было возможности. Хозяин недавно уехал. Это может вызвать его обоснованные подозрения. Я думаю, нам стоит немного повременить, – услышала я голос Фриды.

– Но позвольте, я прилагаю немыслимые усилия, я задействовал множество связей, лишь бы удержать его вдали от поместья. Мне удалось оттянуть его возвращение всего на пару-тройку дней, в лучшем случае на неделю, и за это время мы должны успеть!

Мое сердце сжалось от тревоги и страха. Самые близкие и доверенные люди замыслили против хозяина что-то недоброе? Этого не может быть, видимо, я неправильно поняла их слова. Фрида готова жизнь отдать за своего сына, она не способна причинить ему ни малейшего зла. И доктор, чьи руки приняли его на этот свет, – тоже. Я вновь обратилась в слух.

– Моя дорогая и несравненная Фрида, памятуя то прекрасное время, когда мы были молоды и увлечены друг другом, я доверился вам и рассчитываю именно на вашу помощь в столь деликатном деле, которое, как понимаете, послужит во благо вашего воспитанника и моего друга. В случае отказа я ни в чем не обвиню вас, моя дорогая, и легко найду другого помощника. Не хотелось посвящать в нашу тайну третьего. Это небезопасно.

Некоторое время они молчали – я боялась даже дышать в своем убежище, – а потом доктор продолжил:

– Повторяю, я бы справился и без вашей помощи, мне ничего не стоит сгноить эту особу в сумасшедшем доме («О ком это он?»), но, полагаю, до Фитцджеральда в любом случае донесутся слухи, и я первый попаду под подозрение. Нельзя без соответствующих медицинских документов закрыть даму знатного рода, коей он посмел представить ее обществу, в доме для умалишенных, где ей, право говоря, и место, поверьте мне!! Я знаю об этой особе такое, что вам покажется просто чудовищным, мон шерри!