– Кошмар какой-то, – только и произнес Пастух.

– Я советую вам покинуть корпус, – сказал Совун. – На этой территории вы считаетесь полноценным участником симуляции. А именно: посторонним лицом без прав и привилегий. Если вы немедленно не покинете корпус, вы будете посажены под замок.

Пастух с тревогой оглянулся. Салат с кресла смотрел на него с презрением.

Рябов совершенно не боялся за свою жизнь. Ни разу со времени рождения. И сейчас тоже. Однако тупиковых ситуаций он боялся весьма ощутимо. Особенно тех, которые приводят к чужим страданиям и гибели.

– Я понял, ребята, – тихо сказал Рябов. – Моя ошибка… Господи… Прошу, дайте мне поговорить с Васильченко.

– Почему бы и нет, – пожал плечами Корнеев. – Следуйте за мной.

Пройдя чуть дальше по коридору, он открыл низкую дверь, ведущую в кладовое помещение.

Васильченко был здесь, привязанный к стулу и бледный как смерть. На его лбу виднелся след от утюга, который коптил воздух здесь же, на грязном столе, у которого возился Заловит. Усы Шевченко торчали клочьями, словно их вырывали плоскогубцами, о чем свидетельствовала порванная в двух местах губа. На появление Пастуха он никак не отреагировал, продолжая перебирать отвертки разного размера.

– Саша! – заорал Васильченко, судорожно трясясь в охватывавших его ремнях. – Помоги мне! Они меня убьют!

– Что ты с ними делал? – спросил Рябов отстраненно. – Почему мои люди со следами пыток?

– Что?! Вытащи меня отсюда, сука! Быстро!

Совун потащил ничего не понимающего Пастуха обратно и закрыл дверь. Из кладовки послышался истеричный визг Васильченко.

– Что вы у него спрашивали? – спросил Рябов.

– Разное, – ответил Корнеев. – Мы его почти не трогали, вполне хватило психологического воздействия. Он рассказал нам всю свою биографию. Начал с даты рождения. Затем вспомнил наиболее яркие моменты детства. Вспомнил, как вы однажды вытащили его из пруда в деревне, как вдвоем учились водить трактор и как вместе обмывали первые звездочки на погонах. Затем он рассказал о своих привычках, любимом сорте пива и зарплате в разные годы жизни. После чего перешел к номерам банковских счетов, паспортным данным жены и детей. Рассказал, во сколько лет его дочь потеряла девственность, и сколько ударов ремнем он ей нанес, и какую форму имеют оставшиеся у нее шрамы…

– Хватит.

– Девственность она потеряла с ним самим, если что. В одиннадцать лет.

– Что? – задохнулся Рябов. – Человек под пытками расскажет что угодно!

– Он рассказал про избиения в своей части, про истязания новичков опытными дедами и еще много чего, о чем нам было и так известно, – продолжал Совун. – Мы ведь начали служить именно там, полковник. Если вы не забыли.

– Я помню.

– Он также рассказал про факты хищения оружия.

Настала мертвая тишина, которую не прерывали даже вопли Женьки Васильченко. Скоро Пастух понял, что тишина наступила только в его голове.

– Какие именно факты? – спросил он.

– Недокументированные, конечно, но якобы с доказательствами, которые можно обнаружить. Речь идет о пропажах единиц боевого оружия непосредственно со складов на юго-востоке страны. Вам это интересно?

Рябов смотрел на Корнеева, пытаясь понять истинную подоплеку его слов. Конечно, ему было интересно. Ему было чертовски интересно, куда же и каким образом пропадало оружие буквально из-под камер наблюдения. До того как возглавить «Буревестник», Рябов отдал под это дело семь месяцев жизни, потратив их впустую. Единственными результатами стали перенапряжение, вспышки ярости и изрядная потеря в силе духа и уверенности в себе.

Но Корнеев-то знать об этом не может.

– И куда же девается оружие? – спросил Рябов, стараясь казаться равнодушным.

– Никуда, – ответил Совун. – Оно пропадало лишь по бумагам, в действительности никуда не деваясь со складов. Это было просто прикрытие. Смысл таких действий состоял в отвлечении вас от истинной проблемы.

– Меня?

– Да, вас, как талантливого аналитика. Васильченко занимался куда более массовой авантюрой: системой массового списания оружия с дальнейшим нелегальным экспортом его в соседние страны. В основном – в места российского южного конфликта. Схема включала многоуровневый ряд задач вроде искусственного износа частей с целью их замены на действующих образцах вооружения и так далее. Но, как я сказал, утром мною будет написан детальный рапорт обо всем, что происходило.

Рябов прислонился к стенке, стараясь не упасть. Слишком много чувств обрушилось на него, сильнейшим из которых были потрясение от предательства Васильченко и исступление от осознания того, что семь месяцев в течение расследования и еще раза в полтора больше за время существования полигона его тупо водили за нос, заставив в итоге потерять здоровье и веру в себя. И при этом прямо под носом разворачивались куда более масштабные преступления, о существовании которых никто не подозревал.

– Значит, говоришь, доказательства есть? – спросил он глухо.

– Васильченко утверждает, что есть. В настоящее время документируем его показания.

– Ясно. – Рябов выпрямился. – Что ж, мое решение таково.

Корнеев смотрел на него без тени любопытства.

– Не вижу причин вмешиваться в вашу симуляцию, – сказал Пастух. – Продолжайте допрос.

– Продолжим.

Ответ прозвучал вполне нейтрально. Разумеется, Совун продолжит допрос независимо оттого, что там решит Рябов. Это Пастуху было совершенно очевидно, и он не имел причин сомневаться, что так и будет.

– Однако, – добавил Рябов. – Я предлагаю отдать раненых.

– Хорошо.

– Салат, Роса и трое людей Васильченко.

– Его люди останутся здесь.

Конечно, подумал Пастух. Его предложение было лишь проверкой, и Совун ее прошел. Он сохранит трех солдат в качестве залога, чтобы лейтенанту не вздумалось начать штурм полигона или, что еще хуже, вызвать сюда Соколова прямо сейчас.

– В шесть утра мои люди войдут сюда и переправят тебя и Заповита в укромное место, – добавил Рябов. – После чего я займусь разбирательством лично. Удачи, Совун.

– Удачи.

Выйдя из корпуса, Рябов на миг заслонился рукой от прожектора, и его тут же убрали.

– Отбой, – сказал он. – Все под контролем. Ложная тревога. Два человека – со мной в оружейку, еще один пусть ждет у моего кабинета. Остальным – взять полигон под усиленную охрану. Никому не звонить. Ни с кем не связываться. В шесть часов получите новые указания.

Приказы Пастуха не обсуждали – группа быстро рассыпалась, грузовики начали разъезжаться. Пастух посмотрел на ночное небо и пошел к подвалу главного корпуса. Начинались очень напряженные сутки, и ему следовало написать много бумаг. Достаточно много, чтобы предусмотреть все, что может выкинуть Виктор Корнеев.