исключая женщин, сидят в предохранительных шлемах, какой Бромберг надевал во время первой подводной пробы.

У одного только Бромберга лицевое стекло было поднято.

Услыхав приказ, инженер нажал два рычага, и судно плавно погрузилось в воду.

Верлов глядел в наблюдательную трубку, представлявшую из себя сочетание зеркал.

Один верхний ее конец, высоко поднимаясь над верхней крышкой судна, выходил над поверхностью воды, и благодаря зеркалам внутри судна можно было все время видеть, что делается на поверхности моря.

Сама же трубка была очень тонка и выглядывала над поверхностью воды не более как на пол-аршина, благодаря чему не только не представляла из себя сколько-нибудь порядочной цели, но была совершенно незаметна даже для вооруженного биноклем глаза.

Вода сквозь трубку не могла попасть, так как стекло прикрывало выходное и входное отверстия, поэтому подводный корабль мог смело углубляться и вновь появляться на поверхности на минутку, лишь для того, чтобы лучше ориентироваться.

Взглянув в трубку, Верлов резко и громко расхохотался.

– В чем дело? – спросил со своего места Бромберг.

– Они сошли, вероятно, с ума от страха! Меняют курс и приготовляют шлюпки! – ответил Верлов. – Думают, что мы под водой не видим их движений! Ну, погодите!

«Владыка» продолжал идти полным ходом, переменяя курс по указаниям Верлова, то опускаясь на большую глубину, чтобы не видно было даже трубки, то поднимаясь для наблюдения.

Но вот Верлов вдруг крикнул:

– К переднему окну! Наблюдать впереди!

Суравин побежал к переднему окну, помещавшемуся немного выше носовой минной пушки.

– Средний ход! – скомандовал Верлов.

А через пять минут Суравин крикнул со своего поста:

– Скорее сюда! Что-то неясное, вроде подводной скалы, чернеет недалеко впереди нас!

– Спуститься на два фута больше!

Подав эту команду, Верлов бросился к Суравину и прильнул лицом к толстому стеклу, сквозь которое видно было прекрасно все, что делается под водой.

– Тихий ход! – крикнул он через несколько секунд. – Мы находимся под правым бортом неприятеля! Надо слегка отстать, иначе взрыв может повредить и нам!

И в то время как Бромберг переменил положение рычага, Верлов подскочил к минной пушке, уже заряженной заранее Бромбергом мелинитным снарядом страшной разрушительной силы.

Прошло две минуты напряженного ожидания.

Но вот Верлов отскочил от пушки и повернул рукоять резервуара со сжатым воздухом.

Судно слегка вздрогнуло и замерло.

Еще несколько секунд, и… страшный подводный взрыв всколыхнул глубь.

– На поверхность! – скомандовал Верлов, сверкая глазами.

И лишь только «Владыка» поднялся на поверхность, все бросились к люку, застопорив машину.

То, что увидели они на поверхности моря, было ужасно.

Стройный крейсер, получивший, вероятно, огромную пробоину, уже исчез под водою, и на поверхности воды лишь кружилась небольшая воронка да плавали обломки, на которых и около которых плавали люди, взывавшие о сострадании и помощи.

– Спасать людей! – крикнул Верлов, подскакивая к рулю. – Но только… всех вязать, иначе они завладеют нашим кораблем, и мы очутимся тогда в еще худшем, чем они, положении!

«Владыка» быстро понесся по волнам, а в то время как Бромберг правил, Суравин, Верлов и Чи-Най-Чанг то и дело нагибались к воде, чтобы подавать руку помощи то тому, то другому.

Согласно условию, спасенных тотчас же связывали и отводили на корму.

На воде «Владыка» не боялся перегрузки, и Верлов надеялся подобрать всех уцелевших от взрыва, которых, по его соображению, было человек около двадцати.

Вдруг Чи-Най-Чанг дико вскрикнул и заметался по палубе, словно одурелый.

– Бонза, бонза! – орал вне себя от ярости китаец, указывая на обломок дерева, плававший поверх воды.

Все взглянули туда и, действительно, увидели голову бонзы.

Лицо Лиу-Пин-Юнга было совершенно искажено страхом, он судорожно цеплялся за обломок, болтая ногами и стараясь поскорее отдалиться от своих врагов, от которых теперь не ждал пощады.

– Господин, господин! – орал Чи-Най-Чанг. – Утопи его, утопи!

– Зачем? – ответил Верлов, пожимая плечами. – Теперь-то он будет совершенно безвредным для нас! Мы его вытащим и вместе с пленными высадим на берег.

– Ты этого не сделаешь! Он – мой! – бешено закричал китаец.

Верлов грозно взглянул на него.

Чи-Най-Чанг понял, что его господин ни за что на свете не изменит своего слова, и вдруг весь как-то притих и съежился, отвернув свое лицо в другую сторону.

Если бы Верлов мог видеть в эту минуту лицо Чи-Най-Чанга, он заметил бы на нем отпечаток сильного страдания.

Китаец не мог помириться с мыслью, что можно оставить в живых такого врага, который несколько раз покушался на их жизнь, и теперь Чи-Най-Чанг затаил в себе какую-то крепкую думу.

Между прочим, японцы, которых на поверхности воды оказалось всего пятнадцать человек, были все подобраны, и оставалось подобрать одного Лиу-Пин-Юнга.

Корабль был направлен к нему и быстро догнал обломок, на котором держался бонза.

При виде врагов бонза издал хриплый стон.

– Сдавайся! Мы не сделаем тебе зла! – крикнул Верлов по-китайски, сгибаясь над перилами и протягивая руку.

Но бонза решил, что его надувают.

Он судил по себе, думая, что его спасают лишь для того, чтобы подвергнуть пыткам.

Громко вскрикнув, он выпустил из рук обломок и… скрылся под волнами.

Все замерли в ожидании.

Но вот голова бонзы снова вынырнула на поверхность саженях в двадцати дальше.

Бонза плавал и нырял свободно, словно был не человек, а морское животное.

Бромберг направил корабль к нему.

Чи-Най-Чанг подскочил к Верлову.

– Господин, я поймаю его.

– Поймай! – разрешил Верлов, не подозревая ничего.

Радостно взвизгнув, Чи-Най-Чанг подскочил к борту и перегнулся за перила.

Теперь бонза был всего в расстоянии двух-трех аршин от носовой части корабля.

– Сдавайся, собака! – крикнул Чи-Най-Чанг.

И прежде нежели бонза успел нырнуть, Чи-Най-Чанг, выхватив нож, кинулся прямо в воду на бонзу.

– Ловите, ловите его! – закричал Бромберг.

Но было уже поздно.

Когда Верлов и Суравин подскочили к борту, оба китайца погрузились в воду.

Затем оба они на секунду вынырнули, рука Чи-Най-Чанга поднялась, и нож вонзился в тело Лиу-Пин-Юнга.

И снова они погрузились в воду.

Прошла томительная минута, другая…

– Неужели погиб? – волновался Верлов.

– Вероятно, да! – покачал головой Суравин.

Минуты проходили за минутами, а Лиу-Пин-Юнг и Чи-Най-Чанг не выплывали.

Стало, наконец, совершенно ясным, что оба врага потонули.

– Как странно распорядилась судьба! – задумчиво и грустно произнес Верлов. – Только два человека знали про клад, оба жаждали его, и оба погибли, не воспользовавшись им ни на одну каплю. Как жалко бедного Чи-Най-Чанга.

– И мне его жаль безумно! – со вздохом произнес инженер, подходя к Верлову. – Вот до чего довела его ненависть к бонзе. Вы знаете, я подозреваю, что Чи-Най-Чанг, чувствуя, что вы снова выпустите Лиу-Пин-Юнга живым, захотел во что бы то ни