— Это был крик о помощи, — повторила я.

— Да, если ты предпочитаешь так это называть, — кивнул доктор Нулан. — Но мы услышали тебя, Франческа. Мы услышали твой крик о помощи.

— Как хорошо, — проговорила я. — Как хорошо, что вы все такие чуткие.

— Ты когда-нибудь думала над тем… — доктор Нулан сделал очередную затяжку, — над тем, чтобы развить свой талант, чтобы он перевесил деструктивную сторону. Ведь ты талантлива, Франческа, ты отдаешь себе в этом отчет?

— Даже не знаю. Я не чувствую себя ни особо деструктивной, ни талантливой.

Так и было. Все мое детство люди, окружавшие меня, постоянно говорили о том таланте, который якобы скрывался за всякими моими особенностями. От этих разговоров мне всегда становилось не по себе, ибо в глубине души, подозреваю, я глупее, чем большинство людей. Возможно, мне удается довольно легко делать выводы и истолковывать намерения и настроение других людей (хотя папа всегда говорил, что не стоит переоценивать эту мою способность), но когда речь идет о реках, морях и горах, старых философах, королях и теориях, у меня нет шансов. Я могу вызубрить это к контрольной и правильно ответить по всем пунктам (во всяком случае, раньше точно могла), но потом все это словно тает в тумане. Я понятия не имею, где расположены страны. Случалось, я думала, что Мехико находится в Европе, а Лиссабон — столица Австрии. Но самое неприятное во всех этих разговорах было то, что меня они вгоняли в стресс. Ведь это такое расточительство! Талант совершенно бесполезен, если он достался человеку, не способному сделать из него ничего стоящего.

— Видимо, мне все же не хватает таланта, чтобы извлечь максимальную пользу из своей ситуации, — ответила я. — Иначе я давным-давно бы это сделала.

— Еще отнюдь не поздно, — проговорил доктор Нулан, соединяя кончики пальцев. — У тебя впереди много времени.

Это прозвучало как угроза.

— Как ты смотришь на будущее?

— Сейчас я не в состоянии ни думать, ни говорить о будущем, — ответила я, чувствуя, что это истинная правда.

Я бесконечно устала от будущего.

— Но до того, как ты стала плохо себя чувствовать, как выглядели твои мечты о будущем?

Моя жизнь. Какой бы она ни вышла, все равно все кончится катастрофой. Мне вспомнилась моя любимая книга — «Под стеклянным потолком» Сильвии Плат. Эту книгу дал мне Поль, убежденный, что я ее полюблю, — и он оказался совершенно прав. Сейчас мне пришел на ум один из моих любимых эпизодов в этой книге, где Эстер Гринвуд приходит к выводу, что бесполезно путешествовать, потому что саму себя она всегда возит с собой.

Потом мы перешли на моих родителей, мою злость — то, что я не могу их простить. Доктор Нулан сказал, что я должна попробовать — если не ради них, то ради себя самой.

Я уставилась на стену за спиной доктора Нулана, на все дипломы, которыми он ее украсил, и подумала, как ничтожны образование и все премии и звания, если человек не понимает даже такой прописной истины: есть вещи, которые не прощают.

Доктор Нулан попросил меня рассказать о трагическом событии, которое случилось с моим парнем. Да, мои родители кратко ввели его в курс дела.

Я ответила, что в таком случае он информирован весьма неправильно, потому что у меня никогда не было парня.

— С твоим другом, — поправился доктор Нулан.

— Мне кажется, что он убит, что его убил парень моей сестры с дружками.

— Это очень серьезное обвинение, Франческа.

— Это очень серьезное преступление.

— Откуда у тебя такие подозрения? — спросил доктор Нулан.

Я рассказала о своих воспоминаниях — о желтой розе, о мокрых брюках. О том, что парни не решались смотреть мне в глаза.

Когда я закончила, доктор Нулан посмотрел в окно, откашлялся и принялся рассказывать мне об особенностях человеческой памяти. Она ненадежна, сказал он, ненадежна и переменчива. Она может пропадать, поддаваться манипуляциям и выдавать ложные воспоминания, а если добавить такие вещи, как транквилизаторы, алкоголь и наркотики, то она, ясное дело, становится еще более ненадежной.

Я перестала слушать, мысленно улетев в иные места, где мне поверят, где мы с Полем добьемся правды, где виновные будут наказаны.

— Я хотела бы поговорить о том, что случилось с Ароном Вендтом, — сказала я, когда доктор Нулан закончил свою лекцию о памяти.

— Напомни мне, — сказал доктор Нулан, снова закидывая ногу на ногу.

— Арон Вендт изнасиловал меня. Вы что, забыли?

— Это я помню, — сказал доктор Нулан. — Но мы говорили о твоем друге.

— Но я хочу поговорить вместо этого об Ароне Вендте.

— А что о нем можно сказать?

Доктор Нулан развел руками и снова потянулся за трубкой.

— Пожалуйста, вы не могли бы не курить? — попросила я.

— Само собой.

С разочарованным видом он отложил трубку.

— Хотя речь идет не об Ароне Вендте, — проговорила я. — А о маме с папой. Об их предательстве.

Доктор Нулан откашлялся и ответил, что он воспринимает это событие не совсем так, как я. Он не считает это предательством.

— А чем же? — спросила я.

— Мне кажется, твои родители поступили так, как и должны поступать родители в подобной ситуации. В смысле — им требовались доказательства.

Я вспомнила тот жуткий визит к гинекологу. Мама и папа заставили меня поехать туда. Гинеколог оказался даже не женщиной, а мужчиной среднего возраста с волосатыми пальцами. Он сказал, что если я буду дышать спокойно, то все скоро закончится — и попросил меня спуститься на кресле ниже, придвинуться ближе, еще ближе.

После обследования он беседовал с мамой и папой, а меня попросили подождать в коридоре.

В машине по пути домой папа решил всерьез со мной поговорить. Мне следует перестать лгать, заявил он, иначе это плохо для меня кончится.

Я закричала, что я не лгала. Почему они мне не верят? Почему не верят собственной дочери?

Папа ответил, что не хочет вдаваться в подробности, но гинеколог был вполне уверен в своем заключении — то, что я рассказала им об Ароне Вендте, на самом деле не имело места.

В зале оставался только один свободный стол. Чарли велела мальчикам сесть за него, а сама пошла, чтобы принести еще один стул. Уровень шума уже был высоковат. Оглядев помещение, она испытала странное чувство: казалось, все эти люди так и сидели здесь с тех пор, как она оставила их летом. Тут была шумная компания мужичков, с которыми обычно тусовался Свенка, а в баре сидели несколько женщин среднего возраста, которых она тоже знала. Постоянные посетители отвоевали это место после летнего засилья полицейских, журналистов и людей из «Missing People».