— Привет, нужно поговорить. — с ходу начинаю, врываясь в его кабинет.

— Ну раз нужно, присаживайся. — Тяжко вздыхает он, откидываясь на спинку кресла. — Ну и что на этот раз натворила моя звезда?

— Она ничего, а вот я… Короче, у меня отнюдь не братские чувства к вашей дочери…

— Это мне известно. — Равнодушно отвечает. — А также я в курсе, что твои чувства не совсем нормальные. Я давно наблюдаю, как ты на неё смотришь, и этот взгляд не влюблённого человека, и не сгорающего от страсти мужчины, чувство у тебя тёмное…

— Но раз вы знали, что я опасен… Что такой же извращенец, как и мой биологический отец, а, возможно, и хуже. То почему свою дочь подвергали опасности, присылая ко мне?! — взорвался.

— Ты никогда ей не причинишь зла, и не такой мерзавец, как он. Но ты ошибаешься, я принял меры, чтобы оградить от тебя свою дочь.

— Какие меры? Я уже причинил! — чуть слышно произнёс, Беркутов замер. — Я её поцеловал, но самое ужасное, я готов был пойти на большее. Не присылайте её ко мне, если любите.

— Рад, что ты понимаешь, что вам нельзя быть вместе, это упрощает задачу. Твоя работа… — Я удивлённо посмотрела на него. — Да, Вань, я догадываюсь, чем ты занимаешься помимо дел в своей фирме. Я один раз чуть не потерял дочь, и рисковать её жизнью не намерен. Она всегда будет под ударом, находясь рядом с тобой. Надеюсь, теперь ты поймёшь, почему я действовал грязно, приписывая тебе всякого рода романы, даже сделал пару провокаций с прислугой. Увы, не повёлся, только год назад ты облегчил задачу, но ненадолго. Наверное, понял, что ничего не получается. Надеюсь, ты простишь меня. — Так вот откуда ноги растут о якобы моей разгульном образе жизни. Обижен ли я? Нет, он всё правильно сделал.

— В этом плане наши интересы совпали, так что я без претензий. А вот если Мира прознает о вас, это будет для неё ударом. Она никогда не должна узнать о вашей шалости, пообещайте мне, тогда можно считать, что вопрос улажен. А я обещаю, что пока я работаю там, не подвергну её опасности.

— А ты уверен, что будешь ей нужен? И её чувства к тебе — это не простая детская привязанность? Даже больше скажу, ты при любом раскладе не можешь быть с моей дочерью.

— Что… моя родословная подкачала? — взорвался.

Ты посмотри на него, с дочкой я его возиться всегда был годен, а в мужья, значит, рылом не вышел! Я понимаю, биологический отец был ещё тот гнус. Но какого чёрта меня за это клеймить!

— Вань, не горячись.

— А я не горячусь, а ставлю перед фактом: Мира станет моей женой, другой вариант не рассматривается. Она любит меня, даже после всего дерьма. И вы тут, Глеб Владимирович, бессильны, только она будет решать, гожусь я ей в мужья или нет. Я не вечно там буду работать и сумею усмирить своих демонов! — Беркутов, ничего не ответив, встал и направился к своему сейфу, открыв его, достал папку. Вернувшись на место, кинул её на стол.

— Не хотел я тебе говорить, пока не разберусь в ситуации, но ты не оставил мне выбора. Почитай и сразу поймёшь, почему ваш брак невозможен.

— Что это? — показываю глазами на папку. Блин, и этот, что ли, к шантажу решил прибегнуть?

— Дело на Шефера Клос. Знакомое имя?

Нехотя взял папку в руки и открыл её. Я знал этого человека, моя мама наблюдалась беременной у него. А после операции он был моим лечащим врачом, кроме последних восьми лет. Начал читать, и словно небо упало на плечи, тяжёлым грузом придавливая к земле.

— Не может быть… — еле выдавил из себя. — Как такое возможно?

Этот человек проводил генетические опыты, пичкая всякой дрянью беременных женщин, которые не совсем легально прибыли в Европу. Явно ему помогали вычислить таких, значит, тут не обошлось без спецслужб, они вполне способны на это.

— И не такое возможно, Вань. Твоя гениальность — следствие его эксперимента, и если бы только это. — Он тяжело вздохнул. — Ты никогда не задумывался, что за восемнадцать лет ни разу не заболел? А твоя ускоренная регенерация, раны заживают за считаные дни, которые у нормального человека излечиваются через месяц. Не говоря о том, что у тебя даже швов после операции не осталось и нет на теле ни одной царапины. Ты чертовский выносливый…

— Я с малых лет усиленно тренируюсь, отсюда и выносливость. — Он лишь усмехнулся.

Вот с этим не соглашусь. А вот с остальным… Ведь сам замечал эту аномалию, только не хотел даже думать в этом направлении, а нужно было. Неприятный сюрприз. Более того, я вижу, что Беркутов готовится меня основательно припечатать более важной информацией, которая мне явно не понравится.

— Посмотри на фотографии, перечёркнутые красным, — это дети, на которых он ставил, как и на тебе, эксперименты, почти никто не выжил. Кто-то сошёл с ума, кто-то просто тихо умер, а кто-то цепляется ещё за жизнь, но не думаю, что получится. Ты — его триумф, или же тебя спасло, что больше не принимал его препараты. Не могу сказать точно. Но практически у всех наблюдались частые припадки агрессии, двое таких подопытных совсем недавно убили родных. Мы не знаем, какие ещё сюрпризы выплывут. А теперь ответь: ты готов рисковать моей дочерью и тешить себя надеждой, что тебя сия участь минует?

Разумеется, я не был готов. Но и не согласен, что опасен. И всё же мои чувства к Мирославе за гранью нормального. Это что же получается, я генетический урод? Который опасен для окружающих! Вот же сука судьба!

— Я тебя услышал, — отвечаю не своим голосом. — Я уеду, чтобы никому не навредить, если у меня будет срыв, то ликвидируй. И сделай так, чтобы выглядело, как несчастный случай, никаких самоубийств: моим братьям и сестре это может навредить в будущем. И матушка не должна ничего знать, корить же себя будет потом, что встала на учёт к этому мерзавцу. — Про себя добавил: что настояла и далее лечиться у него.

— Вань, не горячись, возможно, мы найдём выход. Я его ищу и верю, что всё будет хорошо.

— Так хорошо, что смогу быть с Мирославой? — задаю вопрос, а сам знаю ответ: ни черта не будет, мои надежды — никому не нужная пыль.

— Это исключено, не обижайся. У одного из подопытный родилась дочь с серьёзными отклонениями, пожила всего лишь неделю. Мира точно захочет детей от тебя, сам понимаешь, неизвестно, кто может родиться.

— Урод, называйте вещи своими именами. А если я ей скажу правду? Если стерилизую себя, да я на всё готов, чтобы быть с ней. Можно детей усыновить, да вариантов масса! — Он качает головой, понятно, и этот вариант неприемлем. — Разве вы не понимаете, я же люблю её, и она… — Голос надломился, понимаю, не имею права любимой портить жизнь и ставить под удар. Ведь у меня теперь три причины, почему нельзя даже мечтать о ней.

— Раз любишь, уйдёшь. Но не сразу, сделай так, чтобы она возненавидела тебя. А под конец поругайся, да так, чтобы век не простила. — У меня сердце болезненно сжалось, понимая, какую боль ей придётся причинить.

— Она же ваша дочь, а вы предлагаете ей сделать больно? Я хоть избегал её, старался не причинить боли. А вы о таком… просите. Как же так можно поступать со своим ребёнком? — последние слова я произнёс на пределе слышимости, голос предательски пропал.