победой Палаты общин перевесило стремление переложить вину за все беды Англии на плечи Саффолка. Не сохранилось ни одной записи о том, как эту новость восприняли в Палате общин, но почти наверняка она вызвала что-то среднее между гневом и изумлением.

19 марта под покровом ночи герцога увезли из Лондона в его имение Ист-Торп в графстве Саффолк. Поездка должна была быть тайной, но около двух тысяч разъяренных лондонцев бросились в погоню за свитой герцога, расталкивая и оскорбляя его слуг. Убрав с глаз долой главную мишень всеобщего недовольства, лорды только усилили жажду крови, кипевшую в англичанах. Через два дня в Лондоне разгорелся мятеж, во время которого лидер восставших, Джон Фраммсли, слуга торговца вином, по свидетельствам очевидцев, кричал: «В этом городе из-за этой толпы король потеряет корону»[159]. Заседание парламента 30 марта было отложено из-за Пасхи. К тому моменту стало ясно, что ситуация в Лондоне и окрестностях опасно накалилась и парламент не сможет вернуться к работе после перерыва.

Последнее заседание состоялось 29 апреля в Лестере, в сотне миль к северу от столицы. В первый же день король получил еще одно прошение, в этот раз с призывом издать указ о возвращении земель. По нему все территории, когда-либо принадлежавшие короне или лично королю (герцогство Ланкастерское), земли «в Англии и Уэльсе и на их границе, в Ирландии, графстве Гин, Кале и на их границах, которые вы с первого дня своего правления даровали посредством жалованной грамоты или другим способом» нужно было забрать обратно и попытаться повысить королевские доходы. Другими словами, все, что когда-то было роздано милостью короля, предлагалось отобрать. Вероятно, подобные требования выдвигались и раньше, но теперь они звучали громче и настойчивее. Генрих решил сохранить жизнь своему фавориту, и поэтому правительству нужно было другими радикальными мерами удовлетворить призывы к реформам.

Пока парламент в Лестере обсуждал предложенный акт о возвращении земель, Саффолк прибыл на восточное побережье Англии, в Ипсвич, и готовился отправиться в изгнание. 30 апреля его крошечный флот — два корабля и легкое судно, которое мы сегодня назвали бы баркасом, — взял курс на Кале, откуда герцог Саффолк мог двинуться дальше, в сторону земель герцога Бургундского. Перед отъездом он на Священном Писании поклялся в своей невиновности. Но убедил Саффолк не всех.

На следующий день корабли подошли к Па-де-Кале, и баркас ушел вперед, чтобы связаться с гарнизоном в Кале. И тут, как говорится в одном письме, они «встретили судно "Николас оф Тауэр" и еще несколько других, ожидавших их, и [от тех, кто был на баркасе] капитан "Николаса" узнал, что герцог скоро прибудет». Корабли герцога были перехвачены, а самого Саффолка убедили или вынудили подняться на борт «Николаса», «и, когда он подошел, капитан поприветствовал его: "Добро пожаловать, предатель"». Из того же письма нам известно, что Саффолка с согласия всей команды сутки продержали на борту. До автора дошел слух, что команда собрала собственный трибунал, чтобы повторно судить герцога по тем же обвинениям, которые выдвигал против него парламент. Но, вероятнее всего, спустя некоторое время Саффолка вместе со священником, который должен был его исповедовать, с борта «Николаса» пересадили на маленькую лодку, а затем «были топор и плаха, и самый распутный человек с корабля (позже в суде окажется, что это был матрос из Бошема, Ричард Ленард) приказал ему опустить голову… достал ржавый меч и раз шесть ударил его по голове». Слуг Саффолка обчистили, но живыми и здоровыми высадили на берег, чтобы они могли рассказать о том, что произошло. Через пару дней тело герцога нашли на пляже Дувра, рядом торчал шест с насаженной на него головой[160].

Новости о смерти Саффолка достигли парламента в Лестере 6 мая. Это была последняя капля, после которой королевское правительство решилось одобрить указ о возвращении земель (хотя и с длинным перечнем исключений, который отчасти снижал эффект указа). К этому моменту ощущение всеобщего кризиса выплеснулось за границы парламента. К концу мая 1450 года в юго-западном Кенте мужчины начали собираться в отряды. Шесть недель кряду графство было охвачено тревогой: местные боялись, что, разгромив англичан в Нормандии и достигнув побережья, солдаты Карла VII пересекут Ла-Манш и вторгнутся на территорию Англии. В этом случае Кент пострадал бы одним из первых. Возможные беспощадные набеги на прибрежные поселения вселяли в местных жителей ужас. 14 апреля королевское правительство уполномочило местные власти начать военный призыв. Было приказано собирать народное ополчение во всех кентских сотнях (местных административных единицах), чтобы любое поселение было готово дать отпор. Мужчинам, которых выбрали для службы в оборонительных войсках, выдавали одежду, кое-какое снаряжение, деньги и доспехи. На побережье по ночам дежурил дозорный патруль. Важнейшим шагом стало назначение командиров над каждой сотней ополчения — констеблей[161].

Учитывая серьезность угрозы, исходивший с противоположного берега пролива, все эти меры были более чем разумными. Графство пришло в состояние боеготовности, но убийство Саффолка породило тревожные слухи о том, что король решил переложить ответственность за смерть своего любимца как раз на Кент. Поговаривали, что выездной суд проведет там показательные казни, на виселицах окажется простой местный люд, а все города и деревни сметут с лица земли, превратив графство в королевский лес. Разъяренные и напуганные жители Кента были вооружены, организованы в отряды и готовы сражаться и защищать свои земли от врагов. И врагов они видели не только во французах, которые могли высадиться на берег и разграбить окрестности. Как и Палате общин, жителям Кента начало казаться, что истинная угроза исходит от шайки, окружившей короля, — от его министров и придворных, таких как казначей барон Сэй, влиятельный советник и духовник короля Уильям Эйскоу, епископ Солсбери, дипломат Джон, барон Дадли, и других. 6 июня до всех них и до парламента в Лестере дошла весть о том, что Кент охвачен восстанием и вооруженные отряды собираются на юго-востоке в окрестностях Эшфорда. В сообщении говорилось, что главой мятежников и «военачальником Кента» был избран человек по имени Джек Кэд, который называл себя Джоном Мортимером. Возможно, он взял это имя, чтобы обозначить свою связь с аристократией и конкретно с семьей герцога Йоркского, представители которой несколько поколений назад были зачинщиками восстания и династического заговора (см. выше). Тем не менее в этом не было ни капли правды: Кэд не общался и никак не был связан с семьей Йорка, который в это время верно служил короне в Ирландии.

Кэд показал себя способный командующим и лидером, который смог предложить многоплановую программу реформ, привлекшую обладателей весьма высокого статуса, например джентльмена из Сассекса Роберта Пойнингса, сына пэра, который согласился быть оруженосцем Кэда. Из одной из дошедших до нас песен совершенно ясно, что главной целью повстанцев была