Эта смена кадров оказалась очень недальновидной. Получив новое назначение в 1446 году, Сомерсет, однако, не спешил пересекать пролив и вступил в должность только весной 1448 года, когда перемирие рухнуло. Вопиющие нарушения условий мира происходили с обеих сторон, но их было недостаточно, чтобы широкомасштабная война разгорелась с новой силой. Тем не менее 24 марта 1449 года английские войска под командованием надежного испанского наемника Франсуа де Сурьена атаковали и захватили бретонский город Фужер, разграбили дома горожан и обчистили богатых торговцев. Это нападение представили как внезапный конфликт, спровоцированный взбунтовавшимся военачальником, но на самом деле операцией руководили из Лондона, и спланировал ее не кто иной, как герцог Саффолк. Он хотел хитростью склонить на свою сторону нового союзника, который в теории мог бы выступить против Карла VII. Однако этот план возымел обратный эффект, когда герцог Бретани, чья власть в результате этого набега на его земли пошатнулась, обратился к Карлу VII за помощью[147]. Король Франции только того и ждал и в июле провозгласил, что больше не считает себя обязанным поддерживать мир с Англией. 31 июля он объявил англичанам войну, и началось стремительное наступление на Нормандию. Французские войска пронеслись через все герцогство, за людьми тянулись тяжелые осадные орудия и пушки. Во многих случаях одного их вида было достаточно для того, чтобы англичане сдавали крепости без боя. Моральный дух английских солдат во всем герцогстве стремительно падал, ситуацию еще более усугубляло отсутствие подкрепления из Англии.

Столица Нормандии Руан сдалась 29 октября 1449 года. Сомерсет не стал проявлять благородство и позорно бежал из города, заручившись охранной грамотой от Карла VII, за которую согласился в течение года выплатить огромный выкуп в пятьдесят тысяч экю. Отчаянно пытаясь удержать нормандские территории, королевский совет с трудом сумел собрать войско в две тысячи человек и направить его в герцогство. Затраты покрыл лорд-казначей барон Сей, заложивший драгоценности короны. Но этого было мало, да и время вышло. Следом за Руаном англичане потеряли Арфлер, Онфлер, Фреснуа и Кан. К весне французы отбросили их почти к морю, и англичанам оставалось только держать оборону и сражаться. 14 апреля 1450 года в битве под Форминьи, близ Байё, они встретились с объединенным франко-бретонским войском. Под грохот артиллерии английская армия была уничтожена, многие лучшие военачальники попали в плен. Так закончилась эпоха английского господства в Нормандии. Это была катастрофа.

Английское королевство во Франции рухнуло стремительно, и для людей это стало настоящим бедствием. Сдавался один город за другим, и потоки местных жителей устремились прочь. Женщины, льняными лоскутами примотав к себе детей, потянулись по дорогам Франции, пытаясь взять с собой все, что могли унести. В гарнизонах не осталось мужчин: солдаты и землевладельцы, ранее защищавшие Нормандию от французов, теперь были вынуждены уйти, ибо они оказались на враждебной территории. Кто-то из них останется и позже найдет работу на отвоеванных Францией территориях или даже пополнит армию Карла, но сотни и тысячи других вынуждены были влиться в поток беженцев, двигающихся в сторону Англии. Ежедневно главная магистраль Лондона Чипсайд наполнялась несчастными семьями, которые толкали перед собой телеги с пожитками. Как писал хронист, на это «жалко было смотреть»[148].

Поражение в войне в Нормандии стало не только военным позором Англии. Оно также вызвало серьезные финансовые проблемы у короны. На заседании парламента в ноябре 1449 года было объявлено, что королевский долг составляет 372 тысячи фунтов — головокружительную сумму по сравнению с годовым доходом в пять тысяч фунтов[149]. Но не все траты объяснялись войной. Текущие расходы королевского двора составляли 24 тысячи фунтов, и, как завуалированно выразились в парламенте, обращаясь к королю, «расходы, необходимые для вашего двора, без учета всех других обычных расходов… каждый год превышают затраты, необходимые для вашего проживания»[150]. Даже с учетом подоходного налога, введенного парламентом для финансирования войны, индивидуальных займов, доходов от таможенных сборов, специального налога на шерсть и практики реквизиции (без оплаты) припасов и товаров для нужд королевского двора во время поездок, корона все равно не справлялась со своими обязательствами. За относительно короткое время на посту регента Франции сумма личных расходов Ричарда, герцога Йоркского, достигла двадцати тысяч фунтов стерлингов, что было в пять раз больше, чем годовой доход всех его обширных имений в Англии и Уэльсе. И ему было невероятно сложно получить от короля выплаты, чтобы покрыть этот долг[151]. В аналогичную сумму вылилось не выплаченное гарнизону в Кале жалованье.

Это вызывало еще большее недоумение, если учесть, что теоретически личное состояние Генриха VI должно было значительно превышать состояние кого-либо из его предков из обозримого прошлого, так как у него оставалось мало живых родственников, которых нужно было содержать. Три его дяди (Бедфорд, Кларенс и Глостер) умерли. Скончалась и вдова Генриха IV, Жанна Наваррская. С появлением двора королевы Маргариты расходы выросли, но она была далеко не самой расточительной английской королевой (Филиппа Геннегау, жена Эдуарда III, сорила деньгами направо и налево). Королева была единственным живым членом королевской семьи, кому требовалось содержание. У королевской четы не было детей, поэтому княжество Уэльс и герцогство Корнуэлл оставались за самим Генрихом. Принадлежавшее ему герцогство Ланкастерское, без сомнения, было самым крупным частным землевладением Англии. И несмотря на все это, Генрих был на мели.

В том, что король мог оказаться неплатежеспособным или банкротом, не было ничего необычного. На протяжении всех Средних веков корона постоянно была в долгах, хотя финансовое положение Генриха даже на общем фоне выглядело вопиющим[152]. Главная проблема была в восприятии: в целом к долгам относились с пониманием в период военных успехов, внутреннего благополучия и при наличии вызывавшего доверие лидера. Когда подступали нужда и беспорядки, долги становились серьезной политической проблемой. По всеобщему мнению, которое во многом отражало действительность, земли, которые должны были приносить королю стабильный доход (даже если бы он целиком уходил на содержание двора), прибрали к рукам те, кто правил страной от имени монарха. «Такого бедного короля мы раньше не видали», — пелось в одной популярной антиправительственной песенке[153]. Технически это было не совсем так, но важна была не правда, а общее впечатление.

Вероятно, поначалу люди высказывали свое недовольство, как и несчастный Томас Кервер, по домам и в трактирах. Но в ноябре 1449 года, когда парламент встретился, чтобы обсудить ужасающие новости, пришедшие из Нормандии, ярость различных политических сил Англии выплеснулась наружу. Парламент открылся в Вестминстере, но затем из-за «зараженного воздуха» на несколько недель переехал в Блэкфрайерс в Лондон. Какая бы зараза ни витала в воздухе, она была не так смертельно опасна, как гнев простых англичан.

Король якобы созвал парламент для того, чтобы разобраться в «определенных сложных