Вот как раз парни с этого снимка и являются главными персонажами картины «Флаги наших отцов». В своём фильме Клинт Иствуд рассказывает историю фотографии водружения флага Америки на острове Иводзима и жизненные приключения тех, кто на этот снимок попал. Большую часть картины занимает жизнь не всех, а только троих парней с фото, после того как оно стало знаменито на весь мир. Это документальная история.

Из фильма Клинта Иствуда мы узнаём, что попавшие на тот снимок ребята продолжали служить и воевать, забыв про фотосъёмку с флагом. Но их, кого смогли, разыскали журналисты, пропагандисты, политики и сделали из них национальных героев. Парней отозвали со службы, одели в парадную форму и стали возить по всем Соединённым Штатам, устраивая шоу, благотворительные собрания, аукционы и балы с их участием. В больших городах героических морпехов возили по улицам в открытых автомобилях, а восторженные толпы осыпали их цветами и одаривали обожанием, как впоследствии первых космонавтов, астронавтов и как покорителей Луны.

А что они делали? Они просто выходили на сцены и трибуны в красивой форме с медалями, говорили написанные им речи, улыбались, позировали фотографам с политиками, магнатами и роскошными женщинами. За всё это их катали по стране шикарными вагонами, отдельными самолётами, самыми дорогими автомобилями и размещали в лучших гостиницах только в номерах люкс.

Они честно воевали, сражались с врагами во славу своей страны, и страна воздала им почести, выразила великую благодарность и утопила в любви. Все, все, все восхищались ими!

В фильме так же честно показано, как после всеобщей славы пришло всеобщее забвение, но мне это было уже не важно…

Когда смотрел «Флаги наших отцов» в первый раз и почувствовал зависть к героям фильма, я не сразу понял, откуда эта зависть взялась, с чем она связана. И только спустя какое-то время пришло понимание… Помню, что я не без горечи посмеялся тому, что понял… Потому что завязана эта зависть оказалась крепким узлом, который я совсем не хотел ощущать. Хотел забыть… Но память не зависит от наших желаний.

Вспомнились мне мои наивные и смешные мечты о возвращении домой с долгой и трудной военной службы.

Как любили писать авторы отменно длинных романов, волею судеб попал я в свои восемнадцать лет на службу во флот. В других родах войск срочная военная служба длилась два года, а флотская – три. Все воспринимали попадание на флот как невезение и несправедливость. Единственной компенсацией за лишний год службы была только красивая и очень особенная военно-морская форма.

Призвали меня из родного сибирского города, максимально удалённого от всех морей и океанов. Моряков на его улицах можно было увидеть крайне редко. Если я встречал моряков в родном городе до своей службы, то пару раз, не больше. Моряк в Сибири выглядел диковинно и романтично. От него веяло таинственным знанием и опытом экзотической службы и неведомыми далями.

Прекрасно помню, что после первого, самого изнурительного года службы, когда единственными потребностями были есть и спать, пришло острое желание вернуться домой и красиво пройтись по знакомым улицам родного города в морской форме, собирая любопытные, но главное – восхищённые взгляды.

Все без исключения мои сослуживцы мечтали об этом. Сочувствие вызывали те ребята, которым предстояло вернуться в приморские города, в которых морская форма на улицах всем была привычна, как в городах, далёких от морей, голуби и воробьи.

Последний, третий год службы превращался в сплошную подготовку к возвращению домой. Ребята жертвовали сном и всем свободным временем на ушивание формы, на изготовление фотоальбомов, на плетение аксельбантов и других украшений. Они экономили на всём и накапливали свои скудные матросские деньги, чтобы купить у гражданских моряков, которые ходили за границу, самые дорогие сигареты и хотя бы пару бутылок экзотического рома или виски, чтобы шикануть в своём родном посёлке или городке чем-то невиданным и ненюханным земляками, не бывшими в море и дальних краях.

Сколько стараний, умений, выдумки, времени и денег уходило на то, чтобы всего три-четыре дня, максимум неделю, покрасоваться, вернувшись домой, и чтобы все, все, все смотрели и восхищались! Как это было необходимо парням, которые несли на самом деле трудную, изнурительную, сводящую с ума монотонностью службу. Только мечта о восторженных взглядах поддерживала во многих способность стойко пережить ужасные бытовые условия, полное отсутствие личного пространства, плохую, однообразную пищу, тяжёлую работу и вахты, усталость от тех, с кем приходилось ютиться в тесном кубрике, произвол и часто неоправданную жестокость командиров, полное отсутствие женского общения… Я даже не говорю о морской болезни и других особенных тяготах корабельной жизни.

Помню, как ночными вахтами, мучительно борясь со сном, я обдумывал свой маршрут первого после возвращения домой выхода в родной город. Я прошёл им мысленно сотни раз, выбирая самые людные улицы и места. Представлял себе, как войду в форме в университет, обязательно во время большой перемены, когда все коридоры полны суетливыми студентами и вечно спешащими преподавателями. А я же мечтал пройти медленно, с серьёзным, непроницаемым лицом и ни на кого не глядящими глазами, чтобы все, все, все расступались и смотрели на меня удивлённо, почтительно и восхищённо…

Ещё я очень хотел при всех встретить какого-нибудь приятеля, который не служил или служил всего два года в пехоте, где-нибудь в болотистых, ничем не примечательных местах или вообще при штабе, и увидеть в его глазах неоспоримое признание моего превосходства.

Я же помнил тогда и помню сейчас тот день, когда научился ездить на велосипеде на двух колёсах. Я катался по прямой от мамы к папе по тротуару под окнами дома, в котором мы тогда жили. Из распахнутого окна выглядывали бабушка и дедушка… Я не мог на них посмотреть, но я слышал их восхищённые возгласы. И я ни капельки не сомневался в том, что все, все, все прохожие, пассажиры проезжавших мимо автобусов и водители автомобилей смотрят на меня и удивляются моей ловкости и умению.

Я помню и помнил, с каким нетерпением ждал новогоднего праздника, для которого родители мне сделали замечательный костюм Кота в сапогах: бархатный плащ, шляпу из бархатной бумаги и цветным пером, ботфорты из старых сапог и невероятной красоты шпагу в ножнах. А ещё мама откуда-то принесла усы, которые приклеивались прямо на кожу очень пахучим клеем.

На тот праздник я хотел непременно идти в шляпе и плаще. Но не позволял мороз. Однако я настоял на том, чтобы усы мне приклеили ещё дома. По дороге на праздник я заглядывал в глаза всем встречным прохожим и поворачивал лицо так, чтобы они могли увидеть мои усы и удивиться.

Самого праздника я не помню. Там было много детей в разных костюмах, но зато помню, как мама доставала из сумки детали моего и как я превращался в Кота в сапогах. Помню своё отражение в зеркале, когда образ был готов. Помню, что не сомневался, глядя на себя, что все будут потрясены… Есть фотография меня в том костюме. Теперь уже непонятно, чему я так радовался, всё выглядит весьма скромно, даже усы. Но лицо мальчика на снимке абсолютно счастливое.