– И вообще, при чем здесь твоя сестра? Ну, столкнули и столкнули… Живая хоть?

– Живая.

– Тогда зачем ты ее приплетаешь?.. Да, я тебя сдал, кто-то подстрелил Сотникова…

– Кто-то?

– Ну может, ты. Я точно не при делах!

– Да, но стреляешь ты хорошо. А я не очень. А все должно быть по-честному… Будем играть в русскую рулетку, но сразу на два ствола, – пристально всматриваясь в своего врага, монотонно-бездушным голосом проговорил Гордеев.

Для него, казалось, ничего сейчас не существовало, кроме тех самых пистолетов, о которых он завел разговор. Он смотрел на Раскатова, а видел только его голову, с которой через какое-то время состыкуется ствол револьвера. Если патрон в барабане встанет в одну линию со стволом, раздастся выстрел, и кровь хлынет фонтаном, на белоснежной скатерти с кружевной каймой появятся бурые пятна. И кто-то в этой жизни окажется сиротой… Только об этом сейчас Гордеев и мог думать.

– У тебя будет револьвер, и у меня, крутнем барабаны, разом нажмем на курки.

– А если разом выстрелим? Тогда и меня, и тебя… – Судя по дрожанию голоса, Раскатова такой вариант не устраивал.

– Значит, так тому и быть, – не моргнув глазом, кивнул Гордеев.

– Тогда Лера останется совсем одна.

– Ты за нее не переживай, ты за себя переживай. Может, повезет тебе. Или мне. Или нам обоим. Если выстрелов не будет, на этом все и закончим, – тяжелым, вибрирующим от внутреннего напряжения голосом, но четко сказал Гордеев.

– Ну, если так… – Раскатов заметно поежился под его бесчувственным, а оттого холодящим взглядом.

– А я тебя потом за углом подкараулю, там тебя и пристрелю. Если к Лере сунешься.

– Ну, это уже мне решать.

– В принципе, можно стреляться до последнего. Или до первых мозгов, – с черной иронией во взгляде усмехнулся Гордеев.

– Можно, – натужно кивнул Раскатов. – Но мы уже решили.

– Решили. – Действительно, ни к чему было усложнять ситуацию.

– Когда?

– А как разберусь со всем, так сразу.

– А если это дело затянется?

– Ну хорошо, можно завтра.

Гордеев удивлялся самому себе. Он так просто говорил о смерти, даже накликивал ее, как черного ворона – кружить над головой. И он действительно готов был сойтись в смертельном поединке хоть завтра.

– А оружие? Два револьвера.

– Ты предложил дуэль, ты этим и займешься.

– Ну, хорошо… – выдавил из себя Раскатов. – А ты разбираться будешь, да?.. Я смотрю, ты уже весь в деле. Следишь за мной?

– Уже выследил.

– Ну да, ну да… Ты все слышал, я Сотникова не заказывал, даже Вершков меня не подозревает… И тебя, кстати, тоже…

Гордеев деловито покачал головой. Он сам поговорит с Вершковым, а свои пояснения Раскатов пусть засунет себе обратно.

– Прощаться не будем, – с усмешкой сказал он. – Найдешь стволы, встретимся – поговорим. И сама справедливость нам слово скажет. Если ты заказывал Сотникова, пуля – твоя…

– Не заказывал я его! – мотнул головой Рома.

– Тогда будешь жить. Но без Леры! Сунешься к ней – я за себя не ручаюсь.

– Зачем она тебе?

– Нужна! – поднимаясь со своего места, отрезал Гордеев.

К машине он подходил, чувствуя себя победителем. И золотая рыбка осчастливила его приветливым взмахом хвоста, и уголовные дела, судя по всему, чахнут, как сорная трава под розливами дуста. А с деньгами за бизнес он разберется, главное, личную жизнь наладить. И уцелеть в борьбе за Леру… Да, он будет драться за свою жену, и эта мысль не повергала его в отчаяние, хотя и не приводила в восторг.

– Ты говорил с Ромой? – спросила она, едва он закрыл за собой дверцу.

– Он хотел избавиться от меня. Я в тюрьму, а ты – к нему. Он обратился к своему однокашнику, тот – к своему другу. Он хотел, чтобы Сотников меня посадил, а тот решил на мне нажиться. И Сотников, и Вершков… Два сапога пара… Только вот незадача, не захотели эти сапоги дальше идти, и кто-то их попытался подтолкнуть. Кто-то стрелял в Сотникова… Рома все отрицает. Сдавать, говорит, сдавал, а подставлять – нет… Но кто-то же подставил?

– Кто?

– Скорее всего, Рома и подставил. И Сотникова подстрелил, и мне ствол подбросил. Но сознаться в этом боится… А может, и не он это.

– Тогда кто?

– Разберемся… К твоему отцу не поедем, – покачал головой Гордеев. – Как-нибудь потом… А «семерку» сдадим… Нет, продадим.

– Продадим? Как мы можем ее продать, если она из проката?

– Ну, свою же «семерку» мы продали… Сначала въехали в новую жизнь, а потом продали… Только не поняли, что это новая жизнь… Я не понял…

Он стронул машину с места, но повернул в обратную от города сторону, чуть погодя съехал с трассы на проселок, вздымая пыль, помчался к знакомому озеру, где когда-то пропадал с Настей. Знал он одно местечко в камышовых зарослях, помнил, как сухие стебли на ветру нашептывали ему слова любви, которые почему-то не ложились на язык. Любил он Настю, но не хотел признаваться ей в этом, стеснялся. Она же тогда казалась ему гулящей…

Знакомое место пустовало, более того, пропадало даром. Не укладывали машины камыш, протаптывая дорогу к уединению, не ломались стебли, не лохматились, рассыпаясь пухом, початки. Былью прошлое поросло, но побывать там все же нужно. Нет, не вернуться, а именно побывать – перенестись туда с Лерой, там ее и уложить, как это было с Настей. С ней рука об руку и продолжить новую жизнь – счастливую, насыщенную любовью, а не изменами…

– Знаешь, зачем я тебя привез? – спросил он и запустил дворники, которые смахнули со стекла листья камыша.

Нечего им подслушивать чужие разговоры.

Лера качнула головой. Да, она хотела это знать, но лучше пусть он объяснится с ней не на словах, а на языке тела. Здесь, в такой обстановке по-другому и нельзя.

– Рома сказал, что ты меня любишь.

Она медленно кивнула и вдруг порывисто повернулась к нему, обвила руками его шею. А машина узкая, они вплотную сидели друг к другу – не тесно и удобно. Их губы слились в поцелуе, ее пальцы нащупали пуговицы на его рубашке, а он отыскал молнию на платье, но расстегивать не стал. В машине она могла остаться в платье, лишь бы под ним ничего не сдерживало…

– Ты же не против? – спросил он, опуская спинку сиденья.

Она оторвалась от него, но только для того, чтобы прошептать три слова:

– Я тебя хочу!

И снова их губы слились, а лодыжки ее ног плотно обжали его бока. И все-таки в машине тесно, но тем плотнее переплетение тел, короче, но глубже движения. Легкий запах бензина смешивался с ароматом, исходящим от нежной шеи под локонами волос, золотые с камушками сережки на ушах, оказывается, обладали вкусом гранатных зернышек, он слышал жаркое дыхание – все это усиливало брожение чувств, до неприличия обостряя желания. Но зачем сдерживать их, когда влечение взаимно, когда таинство освящено узами брака?.. Да и невозможно уже сдержаться, воронка, раскрученная чувствами, втянула в себя и эмоции, и тела. И машина закачалась в такт их мыслям и побуждениям…