– Давайте я позову доктора, чтобы он поговорил с вами, раз вы проснулись.

– Сет?.. – спрашиваю я, когда она направляется к двери.

– Приходил, пока вы спали. Но я уверена, он скоро вернется.

Отрываю губы от трубочки, и струйка воды стекает по подбородку. Стираю ее рукой.

– Какой сегодня день?

– Пятница, – и потом, почти со смущенным смешком, она добавляет: – Слава Богу.

Сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза – хотя я сомневаюсь, что вообще могу их закатить. Чувствую себя, словно под водой, будто мое тело – водоросль, влекомая течением по дну океана.

– Сара, – зову я. Она уже наполовину вышла за дверь, но выглядывает из-за угла. – Какое мне дают лекарство?

Мой голос дрожит или мне кажется?

Она моргает, и я вижу, что она не хочет ничего рассказывать до моего разговора с доктором.

– Галоперидол.

Я пытаюсь сесть, катетер неприятно натягивается, когда я отталкиваю рукой одеяло. Галоперидол, галоперидол, галоперидол! Мой мозг вопит. Где Сет? Что произошло? Пытаюсь вспомнить, как я здесь оказалась, но не могу. Это как пробиваться сквозь кирпичную стену.

Сара спешит обратно в палату с перекошенным от волнения лицом. Ее учили обращаться с такими, как я, – успокой ее, зови на помощь. Она смотрит через плечо, надеясь увидеть кого-нибудь в коридоре. Я не хочу ее пугать; они так накачают меня лекарствами, что я не смогу вспомнить собственное имя. Я расслабляюсь, опускаю руки. Похоже, Сара мне верит. Она замедляется и подкрадывается к кровати, словно к живому скорпиону.

– Почему я на галоперидоле?

Однажды мне уже назначали галоперидол. Нейролептик, который используется лишь в экстремальных случаях агрессивного поведения.

Сара побелела, ее губы сжимаются, не в силах выдавить ответ. Глупая девочка – ну ничего, со временем она научится. Ей положено рассказывать, какие мне прописаны лекарства, но не положено говорить, почему. Я хочу воспользоваться неопытностью медсестры, пока кто-нибудь ее не надоумил, но потом ко мне заходит доктор с серьезным непроницаемым лицом. Сара выбегает из палаты, и он приближается ко мне, высокий и решительный – вполне может напугать, если смотришь слишком много фильмов ужасов.

– Галоперидол? – снова спрашиваю я. – Почему?

– И вам здравствуйте, Четверг. Надеюсь, вам удобно.

Если под удобством имеется в виду действие лекарств, то да, определенно. Я пялюсь на него, отказываясь играть в эту игру. Я в ужасе, внутри все сжалось, мозг пробивается сквозь наркотики, пытаясь обрести контроль. Я хочу, чтобы пришел Сет. Мне необходима его стойкая уверенность, но при этом он вызывает у меня отвращение. Почему? Почему я не помню?

– Я доктор Штейнбридж. Я был вашим ведущим врачом, когда вы были у нас в прошлый раз.

– В прошлый раз, когда Сет запер меня в психушке?

У меня охрипший голос. Поднимаю руку к горлу, но передумываю и опускаю ее на одеяло.

– Вы помните, в каких обстоятельствах попали сюда в прошлый раз, Четверг?

Меня раздражает, что он повторяет мое имя. Сжимаю зубы, содрогаясь от унижения. Я не помню, но если я это признаю, все решат, что я сумасшедшая.

– Нет, – просто отвечаю я. – Боюсь, воспоминания испарились вместе с моим супругом.

Доктор Штейнбридж никак не реагирует на мое признание. Длинные, долговязые ноги приближаются к кровати, и кажется, кости в них могут сломаться в любую минуту, и тогда он повалится на пол.

Сомневаюсь, что он ответит мне, где Сет, если я спрошу напрямую. Врачи всегда так поступают – отвечают на вопросы выборочно, нередко переворачивая их в твою сторону. За свою жизнь я достаточно часто говорила с психиатрами, чтобы это усвоить.

– Я задам вам несколько вопросов, просто чтобы исключить последствия сотрясения. Вы можете назвать свое имя?

– Четверг Эллингтон, – с легкостью отвечаю я. – Вторая жена Сета Арнольда Эллингтона.

– И сколько тебе лет, Четверг? – спрашивает он.

– Двадцать восемь.

– Кто сейчас президент?

Я мощу нос.

– Трамп.

Он хихикает, и я расслабляюсь.

– Отлично, хорошо, хорошо. Ты молодец.

Он разговаривает со мной, как с ребенком или с умалишенной. Но я стараюсь не выказывать раздражения. Я знаю, как в больницах обращаются с несговорчивыми пациентами.

– Вас не тошнит?

Качаю головой.

– Нет.

Похоже, ответ его удовлетворяет, он что-то помечает в своей папке.

– Почему я не помню, как сюда попала? И что случилось перед этим?

– Возможно, потому что ударились головой или из-за стресса. Когда мозг будет готов, он откроет для вас эти воспоминания, но пока остается только отдыхать и ждать.

– Но вы можете сказать мне, что произошло? – упрашиваю я. – Может, это запустит память…

Он сплетает пальцы рук, кладет их на талию и поднимает взгляд на потолок. Напоминает дедушку, который собирается рассказать давнее воспоминание сидя в комнате, полной внуков, а не доктора, беседующего с пациенткой на больничной койке.

– Во вторник вечером вы были на кухне. Помните?

– Да, – отвечаю я. – С Сетом.

Он заглядывает в папку:

– Верно. Сетом.

Сохраняя невозмутимый вид, я жду дальнейших разъяснений. Я не собираюсь хватать приманку и уговаривать его, хотя отчаянно хочу узнать правду.

– Вы напали на него. Помните?

Да. Воспоминание врывается в мою голову волной. Я помню свой гнев, помню, как летела по кухне ему навстречу. Как хотела до крови расцарапать его кожу. Причина гнева тоже всплывает в голове, и я хватаюсь за одеяло – сначала Ханна, потом его отрицания.

– Почему именно вы напали? Вы помните?

– Да. Он ударил свою другую жену. Из-за этого я с ним поругалась и мы подрались.

Врач наклоняет голову вправо:

– Другую жену?

– Мой муж полигамен. У него их три.

Я жду от него реакции, шока, но вместо этого он что-то помечает в папке и настороженно на меня смотрит.

– Вы видели, как он ударил жену?

– Одну из жен, – раздраженно поправляю я. – Нет, но я видела синяки у нее на руке и на лице.

– Она сказала вам, что он ее ударил?

Я сомневаюсь:

– Нет…

– И вы все живете вместе, с этими другими женами?

– Нет. Мы даже не знаем имен друг друга. Или не должны знать.

Доктор опускает ручку и смотрит на меня из-за оправы очков.