Тем не менее он мне нравился, и мне нравилось с ним развлекаться и тусоваться – до тех пор, пока он не подходил слишком близко. Мы все были одной крови: готовые воспользоваться любыми преимуществами из предложенных, без каких-либо обещаний. Аксель, например, общался до тех пор, пока разговор хоть чего-то стоил, потому что Аксель очень хорош в переговорах. Стивен приходил, если в деле были замешаны девочки. А мне нравилось получать бесплатные ужины, сигареты, выпивку и наркотики за счет Денни в обмен на долгие разговоры с ним. Как только факторы, привлекавшие нас в разговоре, исчезали, мы один за другим теряли интерес.

Ким познакомил нас с парнем по имени Дейв Либерт, который одно время служил гастрольным менеджером Элиса Купера и работал с Parliament-Funkadelic бог знает когда, и эти двое были полны решимости подписать с нами контракт и стать одной командой. Как-то вечером Ким повел меня в гости к Дейву, и Дейв, насколько я помню, показывал нам свои золотые пластинки. Он намекал на то, что на месте «золотых» групп могли бы быть и мы. Полагаю, он намеревался соблазнить меня на контракт, пригласив двух девчонок. Они, правда, по возрасту годились ему в дочери и весь вечер ширялись спидами в ванной. В какой-то момент Дейв затащил меня к ним, и мне показалось, что они и понятия не имеют, что делают. Они были настолько неуклюжие, что мне хотелось отнять у них шприц и самому сделать им укол. Дейв так старался, что прямо в этом невыносимом флуоресцентном свете ванной разделся до трусов и стал дурачиться с девчонками – которым было не больше девятнадцати – и звать меня присоединиться. Помню, я подумал, что из всех причин, почему эта сцена кажется такой грязной, освещение было ужаснее всего. Сама мысль о том, что этот парень будет менеджером нашей группы, и о Киме Фаули с коллекцией доисторических золотых пластинок чуть не заставила меня истерически рассмеяться ему прямо в лицо. Это было бы профессиональным самоубийством еще до того, как нам стало бы что терять. В любом случае у нас не было бы ни единого шанса чего-то достичь, если менеджеры будут такими же развратными, как сама группа.

Пока Guns репетировали, писали музыку и выступали, пытаясь понять, кто же мы такие, я стал чаще выходить в свет. Внезапно на сцене появились группы, которых я ждал, потому что это говорило о том, что музыка наконец меняется. Уже были группы вроде Red Kross, в стиле глэм, но при этом довольно дерзкие, а на другом конце спектра располагались музыканты вроде Jane’s Addiction, игравшие великолепно, и которых я уважал, но при этом не был с ними на одной волне. Мы давали совместные концерты с некоторыми из малоизвестных групп с претензией на искусство – помню в танцевальном зале «Стардаст», – но они никогда не оказывались удачными. Группы из этой тусовки не считали нас модными и рассматривали как глэм-группу из той части города, где находится клуб «Трубадур», хотя мы никогда такими не были. Чего эти группы не знали, так это того, что мы, вероятно, были гораздо более темными и зловещими персонажами. Не понимали они и того, что мы просто терпеть не могли своих коллег из другой части города.

На самом деле по мере роста нашей популярности мы стали соревноваться и с группами из «своей» части города. Мы никогда не упускали возможности вступить с ними в противостояние, но через какое-то время все, с кем мы играли, стали нас бояться, потому что Аксель заработал репутацию непостоянного музыканта, который в любой момент может сорваться. Несколько раз я был с ним, когда мы ввязывались в гребаные драки с совершенно незнакомыми людьми без какой-либо реальной причины, которую я хотя бы запомнил. С точки зрения Акселя, этому каждый раз была веская причина, но, насколько я мог судить, мы просто дрались с людьми на улице – буквально на улице, – потому что кто-то посмотрел на него не так или сказал что-то не то. Хотя, должен признаться… было чертовски весело.

Я бы сказал, что моя жизнь потеряла все черты стабильности и «регулярности», как только меня уволили с работы в газетном киоске. Как я уже упоминал, я тогда жил с Элисон, моим бывшим менеджером на этой работе, буквально снимая спальное место у нее в гостиной, но, как только меня уволили, ее благотворительность и моя зарплата подошли к концу. Поскольку жить мне было негде, я взял клетку со змеей, гитару и черный чемодан и переехал в репетиционное помещение Guns, где мы с Экслом вскоре стали жить постоянно. У Иззи, Стивена и Даффа были подружки, они обитали у них, – Иззи и Дафф даже в отдельных квартирах. Только нам с Экслом оказалось больше некуда идти.

Наша репетиционная «студия» была довольно голой, представляя собой один из трех складов в здании рядом с Сансет и Гарднер, которые предназначались для хранения коробок или автомобилей, а не людей. Входная дверь была из гофрированного алюминиевого рулона, вроде тех, что можно найти в дешевом гараже, пол бетонным, а мы – единственными арендаторами, которые решили превратить свой бокс площадью четыре с половиной на шесть метров в жилое помещение. Общий туалет находился примерно в пятидесяти метрах от здания, но я предпочитал мочиться в кустах через аллею от нашего «фойе». Мы назвали это место отелем и виллой «Сансет энд Гарднер».

Наше репетиционное помещение и не собиралось маскироваться под жилое пространство, потому что его даже репетиционным помещением нельзя было назвать – оно было едва ли приличным складом.

В конце концов Иззи решил, что по крайней мере у нас с Экслом должно быть нормальное спальное место, так что они со Стивеном раздобыли где-то деревянные брусья и соорудили нам импровизированный второй ярус над барабанной установкой. Это было столь же желанным нововведением, как сливной бачок в Англии восемнадцатого века. У нас был еще один инструмент, который придавал нашей «квартире» уюта – угольный гриль хибати, который кто-то из нас то ли украл, то ли купил. Я так им и не воспользовался, потому что, как бы высоко я ни ценил хорошую кухню, я никогда не утруждал себя попробовать свои силы в готовке, зато у Стивена и Иззи в этой штуке каким-то образом получалась очень приличная еда.

Каждый день мы усердно сочиняли песни и репетировали, но, так как мы с Экслом находились там круглосуточно, репетиционное пространство вскоре превратилось в не нанесенное на карты популярное направление туризма без каких-либо правил. Почти каждый вечер кто-то из нас занимался сексом на втором ярусе или прямо на улице, другой мог отключиться между усилителем и барабанной установкой, а разные друзья пили и принимали наркотики в переулке до самого рассвета. Вдохновляясь атмосферой этого гаража, мы написали много хороших песен. В их числе Night Train, My Michelle и Rocket Queen.

В песне Night Train собрано несколько разных воспоминаний. Помню, как мы с Иззи начали работать над основным риффом этой песни, сидя на сыром полу нашей «студии», как раз перед тем, как я съехал от Элисон. Мы не знали, куда эта музыка нас приведет, и не думали о какой-то определенной теме, но грув казался настолько верным, что мы остановились на нем и просто дали ему свободу. Помню, мне стало как-то нехорошо, а на следующий день я слег с тяжелым приступом ангины. Я валялся на диване у Элисон два дня, а в это время Иззи играл Даффу то, что мы сочинили, и Дафф доработал музыку, заполнив грув и превратив наши риффы в настоящую инструментальную версию.