По словам Льва, примерно тогда был провозглашен лозунг: «Пролетариат не терпит грязи!» Всех «классовых врагов Революции» заставили мести и мыть улицы Баку. Со вкусом одетые немолодые мужчины и женщины, моющие, стоя на коленях, тротуары — подобное зрелище не раз повторялось при нацистском режиме. Жестокий террор, не снившийся никому из самых деспотичных монархов, начал постепенно принимать конкретные формы в умах тех, кто теперь оказался у кормила власти.

В результате Лев, которому было уже почти пятнадцать лет, с отцом приняли новый план действий. На этот раз они отправятся на запад, чтобы бежать по суше в Грузию, которая еще оставалась независимой. Когда они были вместе, за ними постоянно следили: предполагалось, что отец ни в коем случае не попытается бежать без сына. Поэтому они решили выбираться из города порознь. Слежка за Львом велась не так усердно, и он должен был уехать первым. Он отправится в Гянджу, древний город поблизости от грузинской границы, — там у их семьи было немало друзей и там же базировались силы азербайджанской националистической оппозиции. Через несколько месяцев после бегства сына Абрам предпримет инспекционную поездку на нефтяные месторождения за пределами Баку, в ходе ее скроется и также направится в Гянджу. Встречу они назначили у азербайджано-грузинской границы.

При первой же возможности Лев забрался в один из вагонов товарного поезда, что следовал из Баку через пустыню, — это был вагон для перевозки скота, в котором ехало немало крестьян: так он мог избежать рискованного путешествия на пассажирском поезде. Здесь, усевшись прямо на пол, будто бродяга из рассказа Стейнбека, наблюдая за проплывавшими мимо равнинами, пустынями, горами, Лев чувствовал себя как дома. Крестьяне «все, как один, проклинали коммунистов, так что у меня было ощущение, словно я оказался в компании с владельцами нефтяных месторождений». Нередко поезд, с немилосердным скрежетом тормозов, останавливался, в вагоны влезали солдаты, которые обшаривали все и вся в поисках «белых», проклиная болванов-чурок, угрожая всем, что вызовут ЧК, однако почти всегда они, как и проводники в вагонах, были пьяны.

Главное, полагал Лев, добраться до азербайджано-грузинской границы. Дальше они смогут попасть на грузовое судно и пересечь Черное море, а там уже и до Европы рукой подать! В Европе они будут в безопасности. Нефтяные месторождения остались позади, поезд шел мимо садов и полей. «Стояла весна, и могло показаться, что эта земля, родина Заратустры, еще не пострадала от красных».

Приехав в Гянджу, былую столицу Азербайджана, Лев обнаружил, что здесь процесс большевизации зашел уже довольно далеко, хотя город считался центром «националистической» деятельности. Он увидел объявления, знакомые ему по Баку, однако в целом атмосфера показалась ему иной, особенно в мусульманской части города, где на базарах люди во всеуслышание проклинали своих красных «освободителей». Это привело Льва в восторг, и, предоставленный самому себе, он почувствовал вкус к интригам и заговорам. Один торговец, его новый приятель, познакомил его с группой заговорщиков, которые решили, что важно иметь в своем кругу человека, прекрасно знающего Баку, ведь именно Баку был главной целью националистов. Поначалу Льву очень польстило, что его приняли в круг посвященных. Однако он быстро сообразил, что в этот круг принимают практически любого, и подивился тому, сколь неэффективно действовали власти: таких неуклюжих заговорщиков ничего не стоило разоблачить и ликвидировать.

Как ни удивительно, разоблачены заговорщики не были, так что начавшееся в назначенный день восстание, охватившее весь город, застало врасплох руководителей большевистских отрядов. Заговорщики получили к тому же поддержку со стороны русских беженцев — белогвардейцев, которые были рады возможности свести счеты с красными. В Гяндже красных было не так уж много, и реализовать заговор оказалось куда проще, чем, скажем, в Баку. Лев утверждал, что он лично оборонял из пулемета ключевой мост, однако его карьера военного не продлилась дольше одного дня.

Описывая эти, как, впрочем, и все остальные, события в книге «Нефть и кровь на Востоке», Лев Нусимбаум освещал их с позиции мусульманина Эсад-бея, сына знатного мусульманина. Именно поэтому интересно отметить немногие места, где видна его озабоченность еврейским вопросом. Вспоминая о восстании в Гяндже, он, например, писал: «Русские белогвардейцы, те, что присоединились к нам, тут же предложили, согласно традициям своей страны, устроить еврейский погром. Мы, однако, вежливо отклонили это предложение, хотя у них уже были даже напечатаны плакаты с надписями: “Бей жидов, спасай Азербайджан!”» И дальше Лев специально подчеркивает, что если «прочие» мусульмане просто отказались от участия в этом предприятии, то он лично обошел город и, содрав с заборов все уже наклеенные призывы убивать евреев, тут же уничтожил их. А потом еще заявил русским, что «им не следует забывать: они находятся в цивилизованном Азербайджане, а не в дикой России, на что русские тут же предложили устроить армянский погром». Лев утверждал, что его соотечественники отказались и от этого, ведь, по его словам, азербайджанцы-мусульмане идут на смертоубийство, только если того требуют законы чести и необходимость отомстить обидчику; а коль скоро они уже за все отомстили армянам во время устроенной в Баку резни, то «теперь не собирались впустую проливать кровь людей».

Заговорщики и все увеличивавшаяся группа их сподвижников «с восточной невозмутимостью», то есть медленно и неэффективно, готовились распространить восстание на остальные регионы страны. А тем временем большевистские руководители, находившиеся в Баку, узнав о перевороте в Гяндже, направили туда двадцатитысячную армию. В результате не успели восставшие оглянуться, как оказались отрезанными и изолированными и от других городов Азербайджана, и от всего внешнего мира. Большевики начали постепенно сжимать кольцо блокады. Заговорщики не знали, что подобные восстания уже происходили в других районах страны и что метод большевиков был один и тот же: окружить, изолировать и уничтожить сопротивление. В Гяндже большевики сначала заняли армянскую часть города, а затем приблизились к мосту через реку, разделявшую армянские и мусульманские кварталы. Сама река, давшая городу название, уже давно пересохла, однако ее русло по-прежнему существовало, и там по весне иногда вился небольшой ручей. Именно здесь Али-хан, alter ego Льва, герой его романа «Али и Нино», решил стоять со своим пулеметом насмерть, не отступая ни на шаг, так что в конце концов его тело, пронзенное восемью большевистскими пулями, упало в пересохшую реку.

Мы с Фуадом, моим приятелем, сотрудником Интерпола, съездили в Гянджу и потратили немало времени, пытаясь найти нужный мост. Но после семидесяти лет советской власти никто из горожан уже не мог сказать нам, где именно он мог находиться, и нас целый день водили по городу, так что мы увидели полдюжины разных мостов. В итоге мы его все же нашли — полуразрушенный и бесполезный над покрытым грязью пересохшим руслом. На нем все еще были отметины от пуль, оставшихся со времен революции. На углу улицы рядом с этим мостом, на бывшей армянской стороне города, откуда наступали большевики, высилось здание психиатрической лечебницы.

Когда сражение закончилось, ЧК провела «расследование». «Судебная процедура отличалась невероятной простотой, — писал Лев. — Спрашивали имя, профессию и возраст, ответы наскоро записывали, а потом, в девяноста из ста случаев, приговор “Расстрелять!” исполнялся тут же, прямо на месте. Это была организованная резня, массовое убийство, для которого название “террор” было слишком мягким».