В регионе, где древнее недоверие к чужаку было столь сильно, что армянину и азербайджанцу приходилось поручаться друг за друга в каждой деревне, куда они вступали, лишь езиды не задавали никаких вопросов ни Льву, ни его спутнику. Эта секта, подвергавшаяся многовековым преследованиям и презираемая представителями других религий, легко и охотно приняла в свою среду и армянина-христианина, и азербайджанца-мусульманина — ведь для них, поклонявшихся золотому павлину, все это не играло никакой роли.

Описывая в опубликованных уже после прихода Гитлера к власти книгах религиозные и этнические меньшинства Кавказа, Лев, по-видимому, желал высказать некоторые соображения относительно евреев. Езиды, которым никто не доверял, народ, оказавшийся мишенью для разнообразных иррациональных предрассудков, были для этого прекрасным примером. Христиане считали их поклонниками сатаны. Шииты обвиняли в том, что они — потомки калифа Язида, который убил имама Хусейна; этого было достаточно, чтобы считать езидов воплощением дьявола. Их сексуальные практики, о которых ходили ужасающие слухи, делали их объектом презрения со стороны верующих всех других религий, а турки даже обвиняли езидов в том, что они — племя гомосексуалистов, которые и размножаются каким-то неестественным способом, по наущению дьявола…

Когда в конце концов наши беглецы добрались до реки, разделявшей Азербайджан и Грузию, армянин хотел сразу же пересечь ее, чтобы оказаться на свободе — на грузинской стороне! Но вместо этого как верный товарищ последовал за Львом до того места, где была назначена встреча с Абрамом. Они ехали не по дороге, а прямо по берегу, чтобы при появлении большевиков иметь возможность быстро пересечь реку. Беда пришла, однако, вовсе не стороны большевистских отрядов. Совсем наоборот — всадников остановил отряд местных крестьян, созданный для противодействия большевикам. Эти люди обвинили Льва и его спутника в том, что они революционеры. Друзья попытались объяснить, что они как раз капиталисты, нефтяные магнаты из Баку, что они — враги революции, но увидели лишь недоверчивые взоры ополченцев. Ситуация усугубилась тем, что крестьяне обнаружили в их вещах документы, имевшие отношение к закупкам рыболовецких сетей. Правда, никто из них не умел читать, поэтому они решили обождать, пока не приведут единственного грамотного в их селе человека. Тот подтвердил: документы со всей очевидностью подтверждают, что арестованные — агенты большевиков. Тогда крестьяне стали предлагать различные, вполне средневековые способы установления истины. Их уже собирались куда-то вести, когда к ополченцам подошел один из старейшин этого села. Тут из Баку как раз приехал один благородный господин — сказал он, — этот бей там всех важных лиц знает, вот он и предлагает встретиться с арестованными, чтобы опознать их. Пленники просияли: уж кому-кому, а любому влиятельному бакинцу они сумеют доказать, что говорят правду! Однако они не представить себе не могли, какая картина их ожидает: в хижине, куда их доставили ополченцы, перед ними предстал одетый в национальную кавказскую одежду не кто иной, как сам Абрам Нусимбаум.

После бурных выражений радости отец с сыном, наконец, покинули Азербайджан, перейдя границу.

Куда бы я ни направлялся в Грузин, я постоянно оказывался на краю обрыва, ущелья или долины. Во время моей поездки туда в 2000 году меня поразило неимоверное количество статуй средневековых грузинских святых и рыцарей-крестоносцев с щитами и крестами, которые невозможно было отличить от кинжалов. Они, казалось, были неуместны в этих горах, где стоят шиитские храмы, где почитают суфиев — святых воинов за веру, но странным образом вместе с ними составляли часть некоего целого. На базаре в Тифлисе, столице Грузин, Лев обнаружил «разносчиков-армян, гадателей-курдов, поваров-персов, монахов-осетин, русских, арабов, ингушей, индийцев».

Грузины говорят на древнем языке, входящем в одну из мелких языковых групп[59]. Обитатели этого небольшого царства в горах, возможно, умели так хорошо уживаться со своими могущественными соседями потому, что у них был огромный опыт межнациональных отношений в пределах собственных границ. Их уважают за благородство, независимость, любовь к жизни, а также за то, что они способны на спор перепить любого другого представителя этого региона. Грузия — это Шотландия Кавказа. «Здесь пьют вино, танцуют и веселятся, — пишет Лев в “Али и Нино”. -Неужели это врата в Европу? Нет, конечно, нет. Это наш край, просто он отличается от остальных азиатских стран. Да, здесь тоже ворота, только куда они ведут?»

Грузия — третья страна в мире, принявшая христианство, но, в отличие от другой христианской страны этого региона, Армении, у нее обычно были хорошие отношения с ее мусульманскими соседями. Когда, покинув Иерусалим, рыцари-крестоносцы пришли в XI веке на Кавказ, они были гостеприимно встречены грузинами, принявшими крещение за пятьсот лет до этого. Лев до конца жизни восторгался тем, что в Хевсурети, области на северо-востоке Грузии, можно было обнаружить остатки культуры крестоносцев. Он видел в этом символ рыцарского духа и гостеприимства, присущего стране, где смогли сохраниться исчезнувшие племена и благородные обычаи.

Османское вторжение в XVI и XVII веках поставило под угрозу само существование этого островка древнего христианства на Кавказе, и многие грузинские князья приняли ислам, чтобы умилостивить своего могущественного южного соседа. Грузины могли бы оказаться в рассеянии, как это случилось с армянами. Однако они частично поддались мусульманскому влиянию и сделали его частью своей культуры, так что получилась странная смесь Европы и Азии, христианства и ислама, однако в результате сумели сохранить независимость.

Абрам помнил Тифлис еще со времен собственного детства, а вот Лев никогда прежде не жил в христианской стране. По прошествии многих лет он вспоминал Грузию как последнее место, где еще теплилась героическая средневековая жизнь. Правда, реальный опыт столкновения с нею был у него куда менее приятным, чем может показаться по прочтении его текстов. Трудности, поджидавшие его здесь, не имели ничего общего с приключениями, пережитыми до сих пор: это было отсутствие денег и документов. Правда, Лев и его отец оказались в хорошей компании. В 1920 году, осажденная большевиками, однако все еще цепляющаяся за свою независимость, Грузинская республика стала транзитной остановкой для тысяч и тысяч бывших граждан царской империи. Как и Нусимбаумы, все они направлялись в Батум, главный глубоководный порт Грузин на Черном море. За прошедшие сорок лет нефтяного бума Батум стал основным портом для экспорта азербайджанской нефти в Европу и, соответственно, благодаря большевикам очагом напряженности, где без конца бастовали рабочие. До революции просторы Черного моря бороздили пароходы; большие суда под германскими, итальянскими, французскими, греческими и российскими флагами обязательно заходили в Батум на стоянку. Однако в 1921 году главные ворота для вывоза российской нефти превратились в пункт исхода русских эмигрантов.

В воспоминаниях Льва запечатлено ощущение ужаса от толчеи, которую создавали все эти эмигранты, набившиеся в этот город и ожидавшие разрешения на выезд, получения документов, чтобы двигаться куда-то дальше. «Жулики и миллионеры со всей России скопились здесь, на границе старого мира, они ожидали парохода, который отвез бы их в Европу. Мы остановились у родственников, у бывших работников фирмы отца, делили квартиру с какой-то дамой полусвета, и все ждали, ждали, ждали. Чего? Либо падения большевизма, либо парохода в Европу — того же, чего и все прочие».