«Мы все постоянно находились в стрессовом состоянии, — так характеризует Валерий Георгиевич атмосферу, воцарившуюся в московском „Динамо“ в провальном сезоне 1980 года. — … У команды не было игры, какого-то объединяющего начала. Даже те, кто по долгу, по своему дарованию и уровню мастерства мог бы связать воедино действия игроков — Александр Максименков, Александр Маховиков, — были выбиты из колеи, никак не могли собраться в игре. В такой обстановке у меня появилось ощущение одиночества на поле, вот и старался тянуть одеяло на себя, брал в руки инициативу, стремясь самостоятельно пробиваться к воротам, иногда передерживал мяч, вызывая неудовольствие партнеров, и сам испытывал досаду и раздражение, когда те ошибались, не понимали моих маневров».

На какое-то время роль утраченного «объединяющего начала» взял на себя Вячеслав Соловьев, который возглавил команду в январе следующего года. Предшествующий сезон футболисты восприняли как позор и были полны желания реабилитировать себя под руководством нового тренера. Будучи опытным наставником с солидным стажем тренерской работы, Вячеслав Дмитриевич, почувствовав решительный настрой футболистов и сделав ставку на игроков севидовского набора, сумел нормализовать в команде отношения, воссоздать хороший волевой тонус, укрепить дисциплину, наладить игровые связи на поле. Конечно, прошедшие два года разброда и шатаний не прошли даром. В сезоне 1981 года звезд с неба не хватали, играли больше, что называется, «на морально-волевых», но в итоге стали четвертыми, уступив лишь два очка бронзовым призерам — тбилисским одноклубникам и четыре — занявшим второе место московским спартаковцам.

Казалось, достойный результат должен был прибавить вдохновения и в новом сезоне. Но, видно, давила на команду пресловутая «печать проклятия». Не в мистике дело — ощутив себя однажды заложниками генеральских игр, динамовцы так и не смогли преодолеть барьер отчужденности от клуба, не сумели должным образом сплотиться, чтобы поверить в собственную состоятельность, в свою способность бороться за более высокие места. Заслуженный мастер спорта Николай Дементьев с горечью писал, что у них оказалось утерянным чувство собственного достоинства. Может быть, следует уточнить: не утерянным, а украденным.

Новая глубокая трещина проявилась в начале следующего года, когда, повздорив с Соловьевым, взбунтовался и собрался уходить в «Спартак» Александр Бубнов. Несмотря на свои двадцать семь лет, Александр выступал за «Динамо» уже девятый год и почитался в команде как один из наиболее заслуженных ветеранов. Он начинал играть и сдружился с Газзаевым еще в орджоникидзевском «Спартаке», поэтому Валерий пытался, как мог, повлиять на него, увещевал: негоже, мол, переносить отношения с тренером на команду, которая находится в нелегком положении. Не помогло. Александр проявил твердость и добился своего даже ценой длительной дисквалификации. Он не скрывал, что шел, прежде всего, к Бескову, которого считал великим тренером, и ему, как и любому нормальному спортсмену, хотелось достичь в своей карьере высоких результатов. Наверное, он был прав.

Именно тогда, задумываясь над тем, что происходит в команде, Валерий Георгиевич пришел к принципиальному выводу, что авторитет тренера должен быть выше или, по крайней мере, не ниже авторитета игроков, в том числе и лидеров команды. Более того, в своем авторитете тренер обязан прибавлять изо дня в день. Если это условие отсутствует, коллектива не получится, а значит, больших задач команде не решить. Внешне может быть все в порядке, но классный игрок, даже не желая, не замечая этого, внутренне рано или поздно войдет в конфликт с тренером, если последний по уровню, по авторитету стоит ниже. «Знаю по себе, — делился Газзаев своими впечатлениями, — стараешься подладиться под такого тренера, выполняешь все его установки, но внутри тебя, в подсознании все равно зреет нарыв (видишь — то одно не так, то другое, то азбуку, то арифметику тебе преподают, когда ты уже с высшей математикой знаком), который все равно прорвется наружу».

Уход Бубнова совпал с периодом естественной смены поколений. Покидали «Динамо» другие игроки звездного состава 1979 года: Пильгуй, Максименков, Петрушин, Резник… Но молодежь, которая приходила вместо именитых ветеранов, по убежденному мнению Газзаева, была не только менее одаренной, но и не столь преданной футболу. Можно перечислить добрую дюжину игроков, которые тогда выходили на поле, заменив своих предшественников, и имена которых уже стерлись из памяти болельщиков.

Валерий Георгиевич считает, что точную оценку происходившему дал в свое время заслуженный мастер спорта Алексей Водягин, который видел главную беду «Динамо» в нарушении преемственности и принципа постепенности в неуклонном поступательном движении. Временные неудачи клуба признавались серьезными, принимались необдуманные решения, и все, свершенное за многие годы, летело в тартарары.

После кратковременного подъема в 1981 году команда вновь покатилась вниз по ступенькам турнирной таблицы и по итогам чемпионата страны 1982 года оказалась на одиннадцатом месте. Но что больше всего запомнилось — это рекордное в истории клуба, сокрушительное поражение под занавес сезона от минского «Динамо», которое москвичи потерпели на своем поле со счетом 0:7. На следующий год положение команды еще более ухудшилось. Дальше, как говорится, ехать было некуда. Но и выхода из создавшегося положения не виделось.

В конце 1983 года совершенно неожиданно для всех руководство Центрального совета «Динамо» пошло на поклон к А. А. Севидову. Перед Газзаевым вновь забрезжила надежда.

Ничто не предвещало неприятностей в тот теплый майский вечер, когда Балла в ожидании мужа возилась с детьми в своей просторной трехкомнатной квартире, которую получили в «динамовском» доме после рождения второго сына Аслана. Правда, почему-то на этот раз Валерий слишком долго задерживался после игры. Наконец раздался звонок, и когда Бэлла открыла дверь, она сразу поняла, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Валерий бросил в прихожей сумку, не проронив ни слова, прошел в спальню и закрылся.

Это было не в его правилах. Всякие раньше неприятности случались, но он никогда не давал выхода своим эмоциям в присутствии близких, старался оставлять дурное расположение духа за порогом дома. Другое дело, что как бы муж ни скрывал свое мрачное настроение, Бэлла всегда чувствовала, когда он не в духе, и стремилась к тому, чтобы в трудные минуты Валерий не замыкался, ненавязчиво расспрашивала его о делах в команде, давая возможность выговориться. При этом о чем бы они ни говорили, он во всем пытался найти собственные ошибки, понять и проанализировать их причины. Виноватых вокруг не искал, так же как не изводил себя пустопорожним самобичеванием и рефлексией.

Один только раз он заставил ее сильно поволноваться. Как-то Бэлла увидела по телевизору, что Валерий явно «не в своей тарелке», недоволен ходом встречи, начал нервничать и раздражаться. Сразу же поехала на стадион, где проходил матч, чтобы встретить мужа после игры. Ждала, пока не вышли все футболисты, но он так и не появился. Решила, что просмотрела его, и отправилась назад. Но его не было и дома. Оказалось, что он так расстроился после очередного поражения, что больше часа просидел один в опустевшей раздевалке. А потом прошел пешком пол-Москвы и до дома добрался только к полуночи. За это время успел успокоиться. Тогда она и услышала от него фразу: «После неудач сами себя встречают». Обиделась немного, но виду не подала.