Климов все-таки решится выполнить тот договор, что он заключил с немцами и начнет изымать хлеб у крестьян, то это тут же ударит по его авторитету в народе.

— Я вас понял… но полковник на это не пойдет. Он не дурак.

— Да, мы тоже так считаем, — со вздохом сожаления кивнул генерал Жанен.

Но срыв весенней посевной это именно что вторая часть плана. Первая так же вызывала достаточно много вопросов.

— Я конечно знаю, что красные засевшие в Москве, терпеть не могут тех красных, что обосновались в Казани и при случае они немедленно вцепятся друг другу в глотку, но с чего вы взяли, что московские не вмешаются, как во время нашего второго похода на Казань, так и потом? Это же отличный шанс одолеть нас, ведь как ни посмотри, мы будем изрядно побиты и не воспользоваться нашим состоянием будет просто глупо, это должен понимать даже их скороспелый командир армии Тухачевский. Или вы считаете, что они не посмеют отвлечься из-за Климова?

— Все верно! Угроза со стороны Климова не даст московским красным вмешаться в казанские дела на первом этапе и потом на втором. Хотя ко второму этапу не факт, что у московских красных вообще останется армия. Но даже если и останется, а что-то определенно останется, они будут заняты войной с Климовым и им точно станет не до нас.

— С чего вы решили, что Климов в условиях второго этапа атакует Москву, а не бросит все силы на юг против нас? Такой шаг логичен — хлеб важнее столицы.

— Не сможет не атаковать, — засмеялся французский генерал. — Точнее даже контратаковать!

— Поясните.

— Это же очевидно! Они сами атакуют климовцев!

— И какое же обстоятельство заставит их пойти на сей не самый разумный шаг? Особенно учитывая тот факт, что по вашим же словам к весне у московских красных от армии уже мало что останется.

— Что-то да останется… тысяч сто пятьдесят…

— Цифра внушительная, но у Климова будет не меньше. А он уже доказал, что воевать с ним даже имея кратное превосходство — себе дороже. А уж имея паритет в силах — один из способов самоубийства. Не мне вам говорить, что в атаке теряется минимум в три раза больше людей. Красные кто угодно, но все же не самоубийцы, по крайней мере те, что засели в высших эшелонах власти.

— О, да! Они любят жизнь! И любят жить красиво ни в чем себе не отказывая! — снова засмеялся Морис Жанен. — Дорогие вина, изысканные блюда, дорогие шлюхи… и не только женского пола.

— При чем тут это? — скривился в отвращении Деникин.

— При том, что получить все это в России становится все сложнее, кроме разве что шлюх, с этим проблем нет, причем на любой вкус, пол и возраст… Благодаря бандам действовавшим под видом отрядов ЧК, они скопили немалые состояния и теперь хотят этим состоянием воспользоваться, для чего им надо покинуть Москву и осесть где-нибудь в спокойных местах, в тех же САСШ. Но самостоятельно это сделать весьма непросто, ибо собранные богатства тяжелы и объемны, особенно если в их числе дорогие картины и прочие произведения искусства. Мы предоставим некоторым из них такую возможность в обмен на их содействие нашим планам.

«Интересно, сам Свердлов входит в число этих желающих сбежать?» — вдруг подумал Антон Иванович.

— Ясно…

—…Так что вам ничего не помешает пройти по югу от Каспия до Черного моря. Казачья кавалерия конечно хороша, но бросаться с шашками на танки, как показала практика, а точнее опыт американцев, гиблое дело. К тому же у вас своей кавалерии будет более чем достаточно.

Главнокомандующий Белой армией согласно кивнул. Помимо астраханских и оренбургских казаков формировались полки из татар, башкир, калмыков, казахов. Общая численность инородцев могла легко перевалить за пятьдесят тысяч. Правда платить за их участие придется не только и не столько оружием, деньгами и каким-то хабаром в качестве трофеев, но и обещанием независимости.

Тут Деникин выступавший за «единую и неделимую» поморщился. Но куда деваться? Приходится чем-то жертвовать. Ну и потом, обещать — не значит жениться…

26

Астрахань вернули сходу в первых числах декабря ударив как с моря (высадив десант, в первую очередь танки), так и по суше с востока и севера, собственно красные не особо и пытались удерживать город. Хотя удивляться тоже особо нечему, ибо против такой силы, что представляли сейчас собой белые мало, что можно противопоставить.

Социалисты ушли в подполье, но люди верные старо-новой власти сдавали им сочувствующих, как водится в таких случаях, решая какие-то свои проблемы чужими руками. Вновь начались порки, а также расстрелы. Белые особо не миндальничали решив обеспечить тишину на подконтрольных себе землях в том числе за счет применения инструмента под названием страх.

На главной площади города генерал Деникин зачитал свой приказ, относящийся в первую очередь к офицерскому корпусу:

— Всех, кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и полевой суд Русской армии — суровый и беспощадный!

Далее белая армия начала развивать наступление на север. Шли тремя потоками вдоль рек Волга, Урал и Самаре. Вдоль Урала двигались в основном дивизии из инородцев. На Самару вышли полки Дутова, причем он выдвинул так же два бронепоезда. Танки и броневики погрузив на железнодорожные платформы шли вдоль Волги, но впереди двигались астраханские казаки, контролируя железнодорожное полотно, чтобы не случилось досадной помехи в виде диверсии с подрывом мостов. Опыт боев Климова хорошо изучили, так что знали практически все его подлые приемы, а его опыт изучали не только белые, но и красные.

Первой крупной целью стал город Самара.

— Удалось выяснить точные данные о силах противника? — спросил Деникин у своего начштаба Романовского.

— Так точно. В районе Самары противник имеет около тридцати тысяч штыков и сабель. Около семидесяти орудий и до ста пулеметов. Так же есть данные о дюжине самолетов и четырех бронепоездов.

— Кто командует обороной? Брусилов?

— Он, Антон Иванович.

— Ну что же, посмотрим каков он в обороне…

Армия белых имела двукратный перевес. Численностью превышая противника вдвое, а по орудиям в полтора раза. Плюс танки с броневиками и самолетами. Разве что в бронепоездах уступая вдвое. Но в целом расклад генерала вполне устраивал.

За три дня, но начала наступательной операции случился переход на сторону Добровольческой армии перешел один из помощников генерала Брусилова полковник Носович, прихватив с собой секретные документы.

— И что же вас заставило пойти на такой шаг Анатолий Леонидович? — поинтересовался Деникин.

— Причин достаточно, господин генерал… Для начала к красным я, как и многие прочие, прибился вынужденно, вы должны меня понять, в тех условиях бардака и разложения это был не просто способ сохранения жизни, но и самого государства. И все бы ничего, старался в политику не лезть… но они сами эту политику пихают куда надо и не надо. И еще эти евреи кругом…

— Так при Сталине их вроде мало, — сказал Романовский. — Все в Москве остались.

— Немного, — кивнул Носович. — Но все равно хватает, лезут со своими проповедями заставляя учить все эти глупости из «Капитала» Маркса. А еще эта атмосфера недоверия и откровенной неприязни из-за чего складывается крайне нездоровая обстановка. Опять же продвигают наверх всяких неучей чье достоинство заключается лишь в том, что они «правильного» происхождения. И еще хорошо если они хотя бы школу прапорщиков успели закончить. Так у большинства за плечами и этого нет… тот же Чапаев… А кто он такой есть⁈ Фельдфебель. Так на дивизию его поставили! Фельдфебеля на дивизию! И он такой не один…

Деникин и Романовский переглянулись между собой. Понятно что не понравилось Носовичу, он ясно осознал, что после того как весь этот бардак с революцией закончится карьеры в армии нового государства ему не видать, наверх пролезут краскомы с правильным происхождением, а от всех военспецов избавятся как от ненужных вещей выкинув на помойку.

— Ну а потом и вовсе бардак начался… — продолжал рассказывать перебежчик. — Приехал этот Сталин.

— И что?

— Начал вмешиваться в управление войсками. И ладно бы ставил какие-то общие задачи общего стратегического уровня, так нет… это семинарист недоучка стал ставить частные боевые задачи! Представляете⁈

— С трудом…

— И мне как-то вспомнилась история Наполеоновских войн.