— Удачно, что я опоздала, — заметила она, когда Тарталья, тяжело отдуваясь, подбежал к ней. Волосы у него намокли, по лицу стекала вода, спортивные шорты и кроссовки — хоть выжимай, мокрая белая майка липла к телу. Но, черт побери, до чего ж шикарно, роскошно он выглядит даже и в таком виде! — подумала Донован, надеясь, что Тарталья не сумеет по лицу прочесть ее мысли.

— Извини, — выговорил он между двумя глубокими вдохами. Откинул с лица волосы, пригладил их и начал растирать ноги. — Думал, ты задержишься, вот и выскочил пробежаться. Помогает прочистить мозги.

Донован зашагала следом за ним по дорожке:

— А не лучше просто бросить дымить?

Обернувшись, он ухмыльнулся, все еще тяжело переводя дух:

— Как ты, да? Видел я, не думай, как ты сегодня с утреца на парковке курнула. И еще воображаешь, будто ты бросила?

— Нечего меня стыдить! Приспичило позарез, и все дела. Слушай-ка, а я тебе подарок привезла.

— Да ну! Интересно, какой? — Марк, нашаривая ключи, бросил взгляд на пластиковый пакет в руках у Сэм.

— Запись обращения к свидетелям в вечернем выпуске «Кримобзора». Специально домой заехала, чтоб ее захватить. Несмотря на все твои высказывания, подумала, может, тебе все-таки захочется посмотреть.

Тарталья бросил на Донован испепеляющий взгляд:

— Ага, только этого мне и не хватает для полного счастья! — Отперев замок, он придержал для нее дверь.

— А что, Стил неплохо выступила. Так доходчиво все изложила.

— Надеюсь, из этого выйдет толк. И нам подбросят какую-нибудь новую информашку. — Тарталья запер за ними дверь. — Пойду приму душ. Если телефон зазвонит, ответь, ладно? Вдруг это Салли-Энн.

— Есть новости из больницы?

— Извини, надо было сказать тебе сразу. Она ведь уже звонила. Часа два назад Трэвор вышел из комы.

— Слава богу! — обрадовалась Донован. — Новость фантастическая!

— Салли-Энн на полную громкость пустила ему в самое ухо музыку Эминема, — ухмыльнулся Тарталья, — и через десять минут Кларк открыл глаза.

Представив себе картинку, Донован расхохоталась:

— Очень типично для Трэвора. А он заорал, чтоб она выключила эту дрянь?

— Скорее всего. Но это единственный проблеск света за последние чертовы сутки. Салли-Энн обещалась перезвонить, как только узнает, когда можно будет навестить Кларка. — Направившись в коридор, Тарталья неопределенно махнул рукой в сторону дивана. — Включай там музыку и располагайся как дома. По-моему, в холодильнике имеется открытая бутылочка приличного белого винца, а может, и красное найдется на решетке, рядом с раковиной. Я — недолго. Потом приготовим чего перекусить. Помираю с голодухи.

Донован положила пакет на стеклянный, отделанный хромом журнальный столик, сняла пальто и прошла на кухню, где отыскала в холодильнике открытую бутылку итальянского «Гави». Плеснув в бокал, она прихватила вино в гостиную, где перебрала необычную коллекцию музыкальных дисков Тартальи: среди них были и незнакомые ей итальянские оперы, и хип-хоп. В конце концов Донован выбрала старый диск Моби. Поставила его в плеер и устроилась в удобном кожаном кресле у окна.

Потихоньку расслабляясь, Донован оглядывала комнату, высматривая, нет ли каких — хоть самых мелких — следов женского присутствия. Сцену в кабинете доктора Блейк она не забыла. Но нет, никаких предательских признаков. И вообще ни следа чего-нибудь интересненького. В квартире царит неправдоподобная аккуратность, никакой типичной холостяцкой небрежности, неосознанной или нарочитой, ассоциирующейся у Донован с другими мужчинами — коллегами и друзьями. Все имеет свое место и предназначение. Длинные ряды компакт-дисков. Книги расставлены в алфавитном порядке. Безупречные ряды бокалов, посуды, винных бутылок и разных кухонных принадлежностей в шкафчиках. В сравнении с их с сестрой уютным домом, где всюду раскиданы вещи, квартира Тартальи сияла прямо-таки клинической чистотой. Никаких семейных фото, личных вещиц, сентиментальных безделушек, привезенных из отпуска или сбереженных в память о личных отношениях. Зная Марка, трудно представить, будто он просто поленился создать для себя теплый дом. Скорее, тут чувствуется намеренный выбор.

Хотя чрезмерная аккуратность была чужда Сэм, ей все равно нравились пустые белые стены.

Одна-единственная большая черно-белая фотография висела над камином. С бокалом в руке Донован встала и подошла рассмотреть ее получше. Безыскусный, но трогающий душу снимок. По залитой солнцем мощеной улице шагает молодая женщина, быстрым взмахом руки отводя с лица темную прядь волос. Полностью погрузившись в свои мысли, она как бы не осознает, что ее фотографируют. Фоном позади — высокий арочный дверной проем и горящая над ним большими неоновыми буквами вывеска «Бар Тото». По одну сторону на каменной стене вырезана фраза на латыни. Если судить по одежде и туфлям женщины, сделан снимок в конце 50-х или начале 60-х годов. Снимок напомнил Донован «Сладкую жизнь», единственный итальянский фильм, который она видела. Фотографировали в Италии, это ясно, но есть ли еще причина, почему Тарталья выбрал это фото? Правда, кадр очень эффектный.

Донован продолжала разглядывать фотографию, погружаясь в уличную сценку, придумывая историю женщины. Из задумчивости ее вырвал телефон. Донован взяла трубку, ожидая услышать голос Салли-Энн.

— Марк дома? — осведомился женский голос с легким шотландским акцентом.

— Он принимает душ, — ответила с мгновенно вспыхнувшим любопытством Донован. Не Фиона Блейк, определенно.

Короткая пауза.

— Надолго он там застрял?

— Трудно сказать. Он только что вернулся с пробежки. Я — Сэм Донован. Мы с ним работаем в одном отделе. — Что-то в голосе женщины заставило ее пуститься в объяснения.

— А-а, — чуть разочарованно протянула звонившая. — А я — Николетта, его сестра. Пожалуйста, напомните ему, что он приглашен в это воскресенье к нам на обед. Джон и дети — все его ждут не дождутся. Придут Джанни с Элайзой и еще несколько друзей. Так что скажите ему — никаких отказов.

Гадая, как прореагирует на такой приказ Тарталья, Донован положила трубку, как раз когда в дверях появился он сам: босой, в джинсах, в просторной с открытым воротом рубашке. Он энергично вытирал волосы полотенцем. Донован пересказала поручение.

— Тьфу, черт! — Тарталья швырком отправил полотенце в маленький коридор, ведущий вглубь квартиры. — Я уже три года в убойном отделе служу, но сколько бы я ни объяснял, что у меня и выходные бывают заняты, Николетту не проймешь. По ее мнению, любое расследование можно послать на хрен. Воскресенье — это святое, ничто не должно помешать семье собраться вместе, пусть хоть десять человек лежат в морге мертвыми. Так, мне до зарезу требуется выпить!

Тарталья прошагал на кухню, вернулся с бутылкой вина и наполнил доверху большой бокал. Громко выдохнув, он умостился на середине дивана и закинул босые ноги на журнальный столик.