В Италии в целом, и в Сицилии в особенности, американцы также тесно сотрудничали с мафией, которую они воспринимали, как антикоммунистический бастион». Главными героями в этой операции «Мафия» были печально известный гангстер из Нью-Йорка Лаки Лучиано и, по иронии судьбы, Эдгар Гувер из ФБР. Эта «сицилийская инициатива» положила начало бесславному, но близкому и длительному послевоенному сотрудничеству между спецслужбами Америки и международным преступным миром, прежде всего, в прибыльной области торговли наркотиками. В течение многих десятилетий ЦРУ будет использовать деньги, полученные от этого сотрудничества, для финансирования контрреволюционной деятельности во всем мире либо без, либо, что более вероятно, с ведома таких президентов, как Рональд Рейган. Вот только два примера: покушение на Фиделя Кастро, запланированное в прямом сговоре с мафией, и тайная война против сандинистов в Никарагуа. Это были так называемые «секретные операции», которые нарушали американское законодательство, так что их нельзя было профинансировать с помощью ассигнований, утвержденных Конгрессом192.

То, что сделали западные союзники в Италии после падения фашистского режима Муссолини, конечно, нельзя назвать правильным. Однако поучительно отметить, как именно они действовали там. Англичане и американцы не позволили своему советскому партнеру сказать ни единого слова, по сути, они почти даже не консультировались с ним. Москва имела право голоса в дискуссии об Итали, потому что итальянские войска воевали на стороне нацистов на Восточном фронте.

Более того, по общему признанию, расплывчатое межсоюзническое соглашение предусматривало «советы союзнического контроля», и в теории в эти советы предполагалось включить всех трех союзников, чтобы направлять освободившиеся страны на возвращение к демократии. Этот теоретически благородный принцип был первым делом реализован в Италии. Британцы и американцы решили создать такой совет союзнического контроля там, и советскому представителю было разрешено войти в его состав, но в реальности советам вообще не давали слова. Американцы и британцы определенно считали постфашистскую Италии страной своей эксклюзивной сферы влияния и, как сухо подметил американский историк Ф. Уоррен Кимбалл, «исключили русских из любой имеющей значение роли в оккупации Италии». Именно таким образом фашизм был ликвидирован, и демократия была восстановлена в первой стране, освобожденной союзническими державами193.

Сталин, несомненно, наблюдал за развитим событий по ту сторону Альп с большим интересом. Вряд ли он был доволен тем, как англо-американские освободители убрали с дороги не только итальянских коммунистов и других левых антифашистов, но и своего союзника, СССР.

Тем не менее Сталин не хотел рисковать враждой со своими западными партнерами из-за удаленной Италия, таким образом, он смирился со свершившимся фактом, и, к ужасу итальянских коммунистов, он даже официально признал режим Бадольо в марте 1944 года. Сталин рассматривал события в Италии – не без причины – в качестве прецедента, который показал, как соглашения между союзниками будут реализоваться на практике. «Русские восприняли [итальянскую] формулу без особого энтузиазма, – пишет Колко, – но тщательно заметили для себя это устройство для будущих ссылок и в качестве прецедента»194. Позже, в 1944 и 1945 году, когда Красная армия освободит страны Восточной Европы, Сталин будет действовать теми же методами и ожидать, что на этот раз американцы и англичане будут вынуждены смириться. Тем не менее западные союзники начали горько жаловаться, что Советы «навязали свою волю» Восточной Европе, приступили к искоренению фашизма так, как они считали нужным, и ввели свой собственный вид демократии. Американцы и англичане слишком легко забыли, что они сами уже дали пример такого рода поведения в 1943 году в Италии и что они по-прежнему действовали таким образом в других освободившихся странах Западной Европы. Везде, как в Западной, так и в Восточной части Европы, освободители создавали такую политическую, социальную и экономическую систему, которая была им по нраву, и при этом они проявляли немного уважения к мнению освобожденного населения или других своих союзников. Согласно Миловану Джиласу, бывшему высокопоставленному коммунистическому деятелю и политическому писателю из Югославии, Сталин сформулировал на словах принцип, впервые введенный на практике британцами и американцами:

«Эта война не такая, как войны прошлого. Когда кто-то занимает территорию, он вводит там свою собственную социальную систему. Каждый вводит свою систему в странах, контролируемых его собственной армией. Другого способа просто нет»195.

В шестнадцатом веке в Европе, во время неспокойных времен протестантской Реформации и католической Контрреформации, цари и другие коронованные особы вынуждены были заставлять своих подданых принять их собственную религию – крайне недемократичная практика, которая стала известна как принцип cuius regio eius religio. На момент освобождения Европы, с 1943 по 1945, аналогичный и одинаково недемократический принцип определял, что каждая освобожденная страна фактически получала политическую, социальную, а также экономическую систему ее освободителя. Военное положение западных союзников в Италии в начале 1944 года вряд ли можно было назвать замечательным. Немцы снова организовали очень эффективное сопротивление, и начались долгие кровопролитные бои вокруг Монте-Кассино, между Неаполем и Римом, которые можно сравнить с кровавыми сражениями Первой мировой войны. Так как теперь уже было очевидно, что через «итальянский сапог» никоим образом не получится попасть в Берлин прежде, чем туда войдет Красная армия, были ускорены работы по организации операции «Оверлорд», высадки на французском Атлантическом побережье. Актуальность этой задачи быстро росла, по мере того, как Красная армия расширенно и систематически наступала по всей длине Восточного фронта и весной 1944 года уже оказалась на границе Венгрии и Румынии. «Когда русские войска начали выбивать немцев, – пишут два американских историка, Питер Н. Кэрролл и Дэвид В. Нобл, – для американской и английской [так в оригинале] стратегии стало необходимостью высадить войска во Франции и начать поход на Германию, чтобы спасти большую часть этой страны из коммунистических лап»196. Американцы и англичане также были обеспокоены возможностью того, что нацистская Германия могла внезапно рухнуть еще до того, как они откроют второй фронт во Франции. В этом случае Советы заняли бы всю Германию, освободили даже Западную Европу и были бы в состоянии «поступать так, как им заблагорассудится», так же, как англо-американцы поступили в Италии. «Возможность полной победы России над Германией до высадки американских войск на континенте, – пишет американский историк Марк А. Столер, – была «кошмаром» для Вашингтона и, конечно, для Лондона, но такой сценарий можно было бы предполагать197. Поэтому были выработаны планы действий на случай срочной высадки на побережье Франции и последующего использования воздушно-десантных войск в сочетании с быстрым наземным ударом при помощи бронетанковых подразделений с целью занять насколько можно большую территорию в Западной Европе и Германии до прибытия туда Советов. Эта операция имела кодовое название «Ранкин», и войска находились в состоянии готовности к этой операции вплоть до трех месяцев после высадки западных союзников в Нормандии198.