В обеденный перерыв Иван планировал заскочить к Иришке на работу. Они не виделись уже два дня. Первый из-за того, что Бунин заступил на суточное дежурство, а второй, потому что, проведя почти двое суток на ногах, был просто не в состоянии съездить на свидание.

Нет, вначале он на него очень даже собирался. Уйдя с работы около семи, Иван опрометью бросился домой, чтобы успеть принять душ. Он прекрасно понимал, как пахнет после дежурства, а обоняние у Ирочки гораздо более тонкое, чем его собственное.

Натянув чистые джинсы и свитер, он буквально на пять минут прилег на диван. По его расчетам выходило, что усталому менту лучше полежать, чем стоять на остановке у драматического театра – на месте их постоянных свиданий – под проливным дождем.

Когда Иван открыл глаза, часы показывали без пятнадцати десять. На телефоне он обнаружил двенадцать непринятых звонков, ни одного из которых он сквозь сон даже не услышал, и понял, что «попал».

Иначе и быть не могло. Ни одна девушка не может остаться равнодушной, если ее парень не является на свидание, а потом не берет трубку. По опыту жизни, к счастью, уже переставшей быть семейной, он знал, что ему предстоят долгие недели ледяного молчания и каменного презрения, а потом неохотное прощение, которое придется вымаливать на коленях.

Мрачно насупившись, он пил чай из огромной фаянсовой кружки – единственного предмета, который привез с собой из прошлого. На ней был нарисован долговязый жираф со смешными маленькими рожками, который, прищурив один глаз, предлагал смотреть на жизнь проще. Жираф был свидетелем его семейных битв, молчаливым союзником, дававшим надежду, что все еще может измениться.

Уходя от жены, Иван взял с собой только эту кружку. Ему просто стало жаль оставлять жирафа наедине с озлобленной истеричной женщиной, винившей всех и вся в своей неудавшейся жизни. Он знал, что уж жираф в этом точно не виноват.

Вчера вечером, обхватив кружку пальцами и поглаживая чуть выпуклые рожки, он размышлял, что соврать Ирине, чтобы не выглядеть в ее глазах последней сволочью. Телефон зазвонил снова, и он, вздрогнув от неожиданности, плеснул горячим чаем на джинсы. Бедро сразу зажгло. Душу тоже.

– Ванечка! – голос Иришки был не сердитым, а очень взволнованным. – Ванечка, у тебя все хорошо?

– Да, – виновато сказал Бунин и неожиданно для самого себя признался: – Я заснул, Ир. Нечаянно заснул. Ты прости меня, а…

– Спасибо тебе, Господи, – непонятно ответила Иришка.

– За что? – тупо спросил Бунин.

– За то, что с тобой все в порядке, дурачок, – звонкий голос в трубке с облегчением рассмеялся. – У тебя ведь работа такая, что я все время за тебя боюсь. Ты устал, да? Может, ты есть хочешь? Давай, я приеду и что-нибудь приготовлю, ты поешь, а потом опять ляжешь спать. А я убедюсь… Или убежусь… Черт, я не знаю, как правильно. В общем, я увижу, что ты целый и невредимый, и поеду домой. Давай, Вань?

– Ира, – Иван почувствовал, что внезапно охрип, – не надо приезжать. Уже поздно, на улице темно. Я сейчас себе яичницу пожарю, и вообще я не голодный. И абсолютно целый. Целее не бывает. Ира, я тебя люблю!

– Я тебя тоже люблю, – снова рассмеялась Иришка. – Давай, сыщик, ешь свою яичницу и спи. О любви завтра поговорим.

– Вот видишь, как оно бывает, – задумчиво сказал Иван жирафу, аккуратно, как будто он стеклянный, положив мобильник на стол. Оказывается, разгильдяя, проспавшего свидание, можно не ругать последними словами, чтобы он прочувствовал всю глубину своего нравственного падения. Оказывается, можно думать не о том, что он подонок, который не пришел, потому что оттягивается на стороне с какой-то неизвестной бабой, а о том, что с ним могло случиться что-то нехорошее. Оказывается, дозвонившись ему, можно не визжать в трубку, а искренне радоваться, что дозвонилась. «А я уже и забыл, что так бывает…»

Жираф, прищурившись, смотрел с чашки, и Ивану казалось, что он кивает.

Сегодня он собирался купить большой, нет, огромный букет цветов и приехать к Ирине в контору, не дожидаясь вечера. Во-первых, своих планов на вечер Бунин еще не знал даже в первом приближении. А во-вторых, он просто очень соскучился.

Время все ближе подкрадывалось к обеду, и Бунин уже начал соотносить содержимое своего кошелька с представлением о букете, который был бы достоин Ирины, когда ему по внутреннему телефону позвонил Сашка Мехов.

– Зайди, – коротко бросил он.

– Случилось чего? – поинтересовался Иван, переступая порог меховского кабинета.

– Тьфу, дурак, накаркаешь. – Сашка поднял свой пудовый кулак и потряс им в воздухе. – Давай маркеловское дело обкашляем, что у нас там нового? Кавалера этого кредитного установили?

– Угу. – Бунин сел верхом на стул и вытащил из пачки сигарету. – Делов-то. Гражданин оказался известный. Некто Жигайлов Юрий Константинович, ранее судимый за мошенничество, кличка Жиголо. Сечешь, почему?

– От фамилии?

– Ну и от нее, конечно, тоже. Но в первую очередь от профессии. Этот парень – профессиональный жиголо. Альфонс. Он пристраивается к дамочкам, в основном к богатым, тянет из них денежки и живет припеваючи. У него и судимость была по этой линии. Втерся в доверие к богатой тетке и обманом заставил ее переписать на себя дорогущую машину. Лимузин, кажется. А потом исчез. Тетка остыла, по сторонам огляделась, а машина-то тю-тю! Так что наша гражданка Маркелова у него не первая.

– Может, это он ее из окна и того?

– Нет. – Иван вытянул свои длинные ноги вперед и потянулся. – Он как в середине лета из нашего города слинял, так и не возвращался. Осел в Воронеже и уже успел окрутить там очередную пассию.

– Вот интересно, чем он их берет? – Мехов тоже со вкусом потянулся.

– Так он мужик-то смазливый. Посмотри в деле его фоту. Но это, впрочем, не главное. У него язык подвешен. Все его жертвы говорили, что он женскую психологию хорошо знает, в доверие умело втирается. Ему и не захочешь, а все дашь.

– Получается, что когда Маркелова в Турции у Муромцева три мульта просила, это она хотела кредит погасить, чтобы не всплыло, что она должностное преступление совершила… А он знал, на что они ей нужны, или нет? Вот бы спросить…

– А я спросил…

– Молодец. Когда и успел.

– С утра. Позвонил ему на мобильник. Налогоплательщики, конечно, скоро разорятся оплачивать разговоры нашей конторы с Чили, но вопрос я ему задал и ответ получил.

– Ну? – Мехов заинтересованно подался вперед всем корпусом.

– Ну, в общем, знал все наш Сергей Васильевич. Отпирался сначала, все твердил, что разговор о трех миллионах всерьез не воспринял, но потом все-таки признался, что когда он наотрез отказался дать деньги, Ангелина Степановна ему про свою беду рассказала.

– А он и после этого ей в деньгах отказал, – полуутвердительно заметил Мехов.

– Ага. Говорит мне: «Капитан, неужели я похож на человека, который будет оплачивать чужую глупость?» Он ей посоветовал во всем признаться начальству и написать заяву в органы. Мол, с работы тебя, конечно, уволят, но и поделом. Зато мерзавца поймают, и деньги тебе возвращать не придется. А когда она заплакала, что ее после такой огласки ни в один банк больше не возьмут, заявил, что ей есть что продать. Мол, когда она с другим мужиком путалась и подложный кредит оформляла, она с ним не советовалась, так вот и сейчас пускай сама выкручивается.