— Сколько угодно, — заверила я, провожая его додвери. Он все-таки задержался на мгновение и нерешительно меня поцеловал.

В девять я была в «Бабочке», решив, что в первый день работыпросто обязана прийти пораньше. Бар был пуст, если, конечно, не считать Виссариона,который, стоя за стойкой, читал книгу, водрузив очки на нос.

— А где воспитуемые? — с кислым видом обводяглазами бар, спросила я.

— Вот послушай, — ответил Виссарион и сталцитировать:

— «Ложное или ненадлежащее злоупотребление словамистранно подчиняет понимание, ибо слова абсолютно владеют пониманием и ввергаютвсе предметы в хаос».

— Что за дрянь ты читаешь? — возмутилась я.

— Френсис Бэкон, — сказал он с укоризной.

— Все англичане — страшные зануды.

— Сегодня нет дождя, — изрек Виссарион. К егоманере вести беседу я давно привыкла и даже смогла приноровиться. —Время, — добавил он и пожал плечами. Понимать это можно было так: длядевок еще слишком рано, к тому же сегодня хорошая погода и они будут торчать наулице, боясь проворонить клиентов.

Надо сказать, что своим стремлением спасать заблудшие душиВиссарион подорвал репутацию заведения, нормальные люди сюда не заглядывали.Правда, бывали ненормальные, приходившие сюда в поисках экзотики, а такжеслучайные, кто знать не знал, от чего здесь спасают.

— Могу тебя накормить, — сообщил Виссарион. —Наташка ушла, но можно подогреть в микроволновке.

— Я лучше поиграю, не то получится, что я даром ем твойхлеб.

— Поиграешь потом.

— Нет. Меня будет мучить совесть.

Я села за рояль, а Виссарион отложил книгу. Странное дело,но игра доставила мне удовольствие, но главное, конечно, что я доставилаудовольствие Виссариону. На глазах его стояли слезы.

— У тебя прекрасная душа, — изрек он.

— У меня просто хватило терпения окончить музыкальнуюшколу.

— Твой отец профессор, — подумав, сказалВиссарион. — Зачем якшаешься со всяким сбродом?

— Ты кому вкручиваешь? — усмехнулась я. — Моябиография тебе наверняка известна.

— Допустим, — не стал он спорить. — Но тывсегда можешь уйти. Можешь?

— Нет, — покачала я головой. — Не спрашивайпочему. Не могу.

Тут дверь открылась, и в бар вошел Борька. Пока я собираласьвысказаться по этому поводу, он добрался до стойки, взял чашку кофе и скромноустроился у окна, поглядывая на улицу.

— Кажется, у нас приличный посетитель, — шепнулВиссарион. Разубеждать я его не стала и принялась играть.

Вечер был полон неожиданностей. Минут через десять в барзаглянула парочка. Огляделись и неуверенно прошли к стойке, выпили кофе,заказали еще, в общем, остались. Вскоре явились две девушки с кошкой в сумке,потом еще парочка. Часам к одиннадцати почти все столы были заняты, такогонаплыва граждан я припомнить не могла. Пока я ходила в туалет, Виссарион извлекпухлый том «Антологии английской поэзии» и приступил к выразительному чтению.Не знаю, кого он в этот раз спасал, но впечатление в любом случае произвел,большинство посетителей притихли и задумались, а некоторые откровенно обалдели,как я когда-то. Девки, забежавшие выпить кофе, оценив ситуацию, пристроилисьвозле стойки, точно испуганные птицы, и рот не смели открыть, дабы не испортитьвпечатления и не лишить Виссариона заслуженного триумфа. Народ от души хлопал,а Виссарион кланялся. Я с чувством исполнила «К Элизе», и публика, к облегчениюмоему и девок, начала расходиться. Борька сидел как приклеенный.

— Тебя ждет, — шепнул довольный Висарион.

— Мне еще работать, — возмутилась я, но Виссарионзамахал руками так отчаянно, а выглядел таким довольным, что портить настроениеему не хотелось.

— По-моему, все удалось, — сказал он мне на прощание.

— Ты был великолепен, — ответила я.

Борька ждал меня на улице.

— Я и не знал, что в городе есть такое кафе, —улыбнулся он. — Музыкально-литературный салон, так, кажется?

— Ты как сюда забрел? — спросила я, сообразив, чтозубы заговаривать он не умеет.

— Я решил, что у тебя свидание. Я ужасно ревнив. Почемуты не сказала?

— О чем?

— Куда идешь. Это что, какой-то клуб? Ты здесь наобщественных началах? Кстати, классно играешь. Я в детстве на скрипке играл,но, в отличие от тебя, скверно. Как же я сразу не догадался, что тыпианистка? — улыбнулся он, взяв меня за руку. — У тебя очень красивыеруки. Преподаешь где-нибудь?

— Задолбал вопросами, — хмыкнула я. — Аголовная боль у меня еще не прошла. Значит, ты за мной следил?

— Не злись, ладно? Сам не знаю, что на меня нашло.Каких только глупостей не собирался сделать, вхожу, а ты сидишь за роялем…Знаешь, у тебя странное лицо. Ты постоянно меняешься. Вчера я видел однудевушку, сегодня в твоей квартире другую, а в баре третью.

— Это называется шизофренией, — напомнила я.Борька засмеялся, казалось, его хорошего настроения ничто не испортит, и мнезлиться уже надоело. — Ладно, — вздохнула я, решив, что небольшоеотступление от правил особого вреда не принесет. — Ты предлагал кафе. Ясогласна на ресторан. Твой бюджет это выдержит?

— Да я банк ограблю, лишь бы ты осталасьдовольна! — засмеялся он. — Вообще-то ты имеешь дело с вполнепреуспевающим человеком.

— Повезло. Зайдем ко мне, переоденусь. Если уж ты решилраскошелиться, надо показать товар лицом.

В квартире я налила ему чашку чая и замерла перед открытымшкафом, размышляя, что надеть. Бог знает что нашло на меня в тот вечер, нопривычные мысли не одолевали. Я готовилась пойти с парнем в ресторан, и у менябыло лишь одно желание: понравиться ему.

— Что скажешь? — повернувшись к Борьке, спросилая, прижимая платье к груди.

— Ты очаровательна.

Я засмеялась.

— Твое красноречие еще не истощилось?

— Оно возросло. Надень платье или разденься совсем иразреши раздеться мне.

— Ухожу в ванную, — усмехнулась я, — не то невидать мне ресторана.

Я торопливо удалилась, а через полчаса была готова с ним накрай света.

— Можем идти, — сказала я весело.