— У тебя глаза на затылке?

— Я вижу тебя своим сердцем. Садись. Выпей. Водка —дрянь, но ты в ней все равно ничего не смыслишь.

Я устроилась напротив Ника, он налил мне рюмку, и я выпила.

— Ну, что? — спросил он.

— Я в ней ничего не смыслю.

— Я не об этом.

— Читала сегодняшнюю «Вечерку».

— Я-то все думал, отчего у тебя такая любовь к прессе…А оказывается, не к ней, к одному из этих писак… — Его осведомленность снова неудивила.

— Я была так пьяна в момент нашего знакомства, чтожурналиста в нем не распознала. Они действительно кого-то арестовали? —спросила я.

Ник кивнул.

— Нашего друга Витеньку. Я собирался напиться, радостьмоя, и знаешь почему? От скорби. Вокруг одни идиоты. Такое впечатление, чтонормальных людей уже не осталось. Я скорблю и оплакиваю человечество… Он снялчасы с этого придурка, — совсем другим тоном сообщил Ник. — И пыталсязагнать их на рынке. Они оказались именными.

— Действительно, идиот, — вздохнула я — Таких, какон, надо казнить публично, — продолжал разглагольствовать Ник. —Что-нибудь из старинных рецептов: отрубить руки и ноги и сжечь внутренности наего глазах, пока глупое сердце еще бьется.

— Хорошая идея, — согласилась я.

— Может быть, тогда идиоты присмиреют.

— Он будет молчать, это в его интересах.

— За него я не беспокоюсь, — отмахнулсяНик. — Но два дня назад мы сидели с ним в кафе, а за соседним столикомпристроился один тип. Мент. Из тех, кто верит в справедливость. Невероятно, нотакие еще встречаются.

— Не вижу в этом ничего особенно скверного.

— Ты думаешь, я жажду встречи с ментами? Ни малейшегожелания увеличивать свое досье, с ним и так могут соперничать только счетамиллионера, у которого красотка-жена на сорок лет моложе.

— Надеюсь, ты не просто глушишь водку в одиночестве, а…

Ник махнул рукой.

— Я скорблю. О том, что люди глупы, и о том, что жизньне оставляет мне выбора. В душе я не желал бы обидеть и мухи… Поедешь сомной, — без перехода сказал он, взглянув на часы.

Я пожала плечами, еще не зная, что он затеял. Во двореказино стояли старенькие «Жигули», Ник уверенно направился к ним.

— Садись за руль.

— А где ключи? — спросила я.

— Хозяин забыл оставить. — Ник перегнулся вперед,соединил провода. — Поехали. На Западной свернешь в первый переулок,встанешь возле телефонной будки.

Капитан был высок и грузен, дышал с трудом, поднимаясь вгору. Бог его знает, о чем он думал в свои последние минуты. Радовался, чтовозвращается домой, где ждали жена и две девчонки, или мечтал о том, как уютноустроится перед телевизором… Я даже не знаю, вспомнил ли он о той встрече вкафе, или, в отличие от меня, к печатному слову он не тяготел и не придалзначения двум событиям, происшедшим в разное время. Одно несомненно: в свойпоследний вечер он был спокоен и намеревался еще пожить на этом свете, когда изтемноты вынырнул Ник и пуля, угодившая капитану в голову, прервала его путь иземное существование.

— Порядок, — сказал Ник, вернувшись вмашину. — Есть что отпраздновать.

На следующий день я узнала от Розги, что Витька скончался вследственном изоляторе от сердечного приступа.

— Говорят, его так прихватило, что язык вывалился допупка, — прокомментировал он это утверждение с непонятной веселостью.

— Все там будем, — немного подумав, согласилась я.

Розга посмотрел на меня как-то странно и вдруг загрустил.

Появление Борьки явилось полной неожиданностью. Три дня онне звонил, и я успела забыть о нем, радуясь, что все так мирно и без лишнихразговоров закончилось. В субботу я собралась навестить отца, наметив поход вгости часа на три, и уже стояла в прихожей с сумкой в руке, когда в дверь позвонили.

— Салют, — кивнула я. — Если я скажу, чтособралась уходить, ты все равно не поверишь.

Он закрыл дверь, привалился к ней спиной и невеселоулыбнулся.

— Скажи что-нибудь оптимистичное.

— Идеи революции живут и побеждают.

— А как насчет места в твоем сердце?

— Последнее свободное занято на той неделе.

— Я серьезно.

Он потянул меня за руку, сопротивлялась я слабо, и вскоре мыувлеченно целовались. Борьке этого показалось мало, он принялся стаскивать сменя одежду, но делал это крайне неумело, путаясь в пуговицах и крючках. Он и ссебя не смог бы стащить свитер без моей помощи, так его трясло от волнения. Ядаже решила: ничего у него не выйдет, но он оказался на высоте.

Я обнаружила в холодильнике остатки водки, разлила ее в дверюмки и принесла в комнату, украсив напиток кубиками льда.

— Извини, коньяк отсутствует, а шампанское я терпеть немогу. Не очень романтично, зато не отравимся.

— За нашу встречу, — улыбнулся Борька.

Поездку в отчий дом я решила отложить, тем более что отцамои посещения не особо радовали, а мне и вовсе были ни к чему. Встречались мыпо взаимному обязательству — он выполнял отцовский долг, а я дочерний. ЕслиМашка не позвонила, значит, сегодня занята, так что ничто не мешало предатьсясладострастию. Наверное, мы бы так и провалялись в постели, но холодильник былпуст, а любовные утехи вызывают аппетит.

— У тебя даже хлеба нет, — сетовал Борька. —Придется взять шефство над твоим холодильником. Одевайся, поедем в ресторан.

— Может, проще сбегать в магазин?

— А потом целый вечер жарить курицу? Ну, уж нет.

— Ресторан так ресторан, — не стала я спорить.

Хорошая погода простояла недолго — снова зарядил дождь. Мыжались друг к другу под зонтом, и я предложила отправиться в грузинскийресторан, который был в трех кварталах от моего дома. Идея оказалась крайнейнеудачной, но об этом я узнала позднее, поначалу все складывалось прекрасно.

Зал был почти пуст. Мы заняли место у очага, где пылалнастоящий огонь, выпили коньяка и уставились друг на друга влюбленными глазами.