– А откуда? Из пятого измерения? Как ты можешь его даже сравнивать с Джулианом?

– До того как ты начнешь свою тираду, вот что я тебе скажу: прошлой ночью наш великий адвокат по защите прав человека дефилировал в кожаных леопардовых трусах, – по секрету сообщила я Кейт, оправдываясь.

– В кожаных леопардовых трусах? Джулиан? – захрюкала Кейт. – Ты шутишь, правда?

– Нет. С плетками и всеми причиндалами. Решил повысить квалификацию…

По традиции, проверенной временем, я собиралась поведать Кейт еще кое-что, о чем ей никому нельзя говорить, но наш разговор прервал визг шин мега-лимузина. До этого момента я была уверена, что длинными бывают только таксы и лица мужчин, когда они вдруг узнают, что им наставили рога. Но этот автомобиль никаким другим словом описать было нельзя: по длине он был таким же, как портал здания Королевской оперы напротив. На номерной панели значилось: «Мегабакс». Кейт сделала глубокий вдох, завидев, как огромная макака в золотом ошейнике неуклюже ковыляет по тротуару по направлению к нам. Несмотря на костюм и галстук, Эдди Роттерман выглядел как отпрыск Квазимодо или гигантский слизняк. Даже горгульи[15]на крышах соседних домов непроизвольно содрогнулись.

Роттерман распознал меня, и его желтоватые глаза, похожие на таблетки, вспыхнули.

– Рад вас видеть, мои сладкие, – сказал он с такой подкупающей искренностью, словно у него была предвыборная кампания и наши голоса были решающими. Любезность этого мужлана была столь неожиданна, что я оглянулась в поисках невидимых мне существ, к которым он обращался.

– Ну, – сказал он, остановившись прямо перед нами. Грубая улыбка исказила изрытое оспинами лицо. – Как думаете, поч'му белым телкам нравятся черные парни?.. Может, они хотят потуже набить кошелки? – Он незаметно подмигнул мне. – Или дело в старом добром копье?

Кейт внезапно вспомнила о делах в офисе и быстро удалилась. А я стремительно направилась вверх по каменным ступеням.

– У меня есть хорошее предложение. Почему бы тебе не проверить силу упругости колес твоего лимузина, воспользовавшись собственной тушей? – бросила я ему через плечо.

Проскользнув через детектор металлических предметов, я галопом помчалась к залу судебных заседаний, но в вестибюле было полно народа, и Роттерман умудрился поймать меня за запястье.

– Так ответь мне, он правда Пиздобог? – Я почувствовала, как мой живот посылает рвотные позывные, и не проронила ни слова, но он продолжал: – Все дело в том, крошка, и я те'е не шутки шучу… – Влажные глаза Ротти сверкнули, словно он собирался открыть мне тайну. Причем мою тайну. – Знаешь, есть у наших такая поговорка: «Сделал черному минет – и назад дороги нет».

Ощущение тошноты усиливалось. Вот как Зак отплатил за мое доверие – представил своему гнусному агенту подробный отчет о наших кувырканиях. Типичный мужчина: сделано – сказано. Я сама виновата. Как можно было думать, что у этого парня есть мозги? Мозги рок-звезды – это то, чем он думает, что умеет думать.

– Давай разберемся раз и навсегда. Ты хочешь сказать, что я спала с твоим талончиком на обед? – рявкнула я, выплескивая все накопившееся негодование.

– О, да ты читашь маи мысли. Какая умная цыпа!

Я с презрением оглядела его и зашагала вперед, надеясь затеряться среди толпы полицейских, проституток и сумасшедших водителей, стоявших вдоль стен и нервно зубривших свои лживые монологи, которые они вот-вот должны были пролепетать на свидетельском месте. Стремительно влетела в зал судебных заседаний номер один. К моему негодованию, Роттерман, преследовавший меня, попросил сидящего рядом мужчину подвинуться и втиснулся в освободившееся кожаное кресло.

– У нас в муз'кальном мире есть пагаворка, – растягивая слова, нашептывал он. – Понравилась конфетка – угости друга. – Губы его стали клейкими и липкими. – Общие радости – общие сладости, как говорится. Или убить двух зайцев одной палкой.

Его вульгарный хохот был прерван жестким призывом судебного пристава: «Встать! Суд идет!»

Три судьи проковыляли по залу суда, словно приходя в себя после третьей операции на сердце. Далее последовал ритуальный обмен любезностями с адвокатами, и оппонентка Джулиана, внешне напоминающая американскую прокуроршу Марту Кларк и чеканящая гласные, как молодая Маргарет Тэтчер, начала отчитывать старых хрычей на скамье, словно упрямых нашкодивших школьников.

– Это одно из самых отвратительных судебных дел, и я призываю вас вынести самый строгий приговор об уничтожении изъятых полицией двадцати пяти тысяч копий компакт-дисков в соответствии с разделом три «Закона о непристойном поведении на публике». Альбом называется, прошу меня извинить, «На хуй копов».

Она произнесла эти слова с оргастическим удовольствием – вот апогей ее карьеры, день, когда она выругалась матом в зале суда. В течение следующего часа оппонентка тараторила, как швейная машинка, строча и сшивая слова, одновременно зашивая Закери задницу.

Присяжные вытянули свои хоботки, и казалось, едва ли могли возражать.

Настала очередь Джулиана. Он начал защитную речь, сводившуюся к тому, что изъятые диски должны были быть возвращены их владельцам – компании «Ротвейлер Рекордс». Грациозно поворачиваясь на каблуках, он мягко вышагивал то в одну, то в другую сторону, гипнотизируя судей и публику. Я так давно не видела, как он выступает в суде, что успела забыть его уверенную походку и интеллектуальные арабески. В течение двух часов он извлекал жемчужины слов, запрятанные в фактах-раковинах. Называл Закери подлинным голосом поколения чернокожих подростков, взращенных улицей в американских гетто: им неведомы иллюзии и они ищут защитников перед лицом неизбежно надвигающегося Апокалипсиса.

– Вы, – обращался он к судьям, – принадлежите к поколению, которое открыло для себя в молодости притягательность запретного плода. Джеймс Джойс, Генри Миллер, Лоуренс. И ваши дети, без сомнения, унаследовали то же любопытство к подобным вещам.

Он пригласил экспертов: молодую чернокожую девушку-диджея с Би-би-си, которая рассказала про безвредность выступлений рэп-звезд. Не желая принижать значение традиционной музыки, он организовал выступление музыкального критика одной из самых серьезных и респектабельных газет – «Гардиан», который называл рэп уличной журналистикой.

Джулиан достал полдесятка журналов для взрослых, купленных на газетном лотке.

– Такие журналы свободно распространяются прямо около здания суда. Эта порнография рассчитана на то, чтобы вызвать похоть. Диск Закери Берна внушает тревогу и, безусловно, развивает дурной вкус. Но он не вызывает похоть. Некоторые его тексты жестоки, саркастичны, грубы и могут показаться оскорбительными. Эта музыка может оказать разрушительное воздействие на ваш слух, но не на разум. Я бы тоже хотел положить конец такой музыке, но не посредством цензуры, а посредством программы социальной помощи, которая обеспечила бы бедным слоям населения и меньшинствам равные права в нашем обществе.