— Я настолько добр, что не стану убивать тебя за эту омерзительную выходку, — сообщил он, глядя в потолок.

— Ты действительно считаешь себя добрым?

— Я добрый, за что и расплачиваюсь. — Лиргисо мученически вздохнул. — Некто из вашей расы заметил, что доброта никогда не остается безнаказанной. Мудрое наблюдение. Я не стал надевать на тебя наручники — и оказался жертвой твоей извращенности. Совсем как несчастный прохожий, который решил искупаться в обольстительном водоеме, где поджидает добычу суллам.

— Я ведь предупреждала насчет человеческого коварства и блефа. Тебе не приходило в голову для начала поинтересоваться, хочу ли я лечь с тобой в постель?

Лиргисо приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Тину, словно впервые увидел:

— Значит, ты хочешь, чтобы я добивался твоего расположения в изощренной галантной игре, как будто ты тоже принадлежишь к числу Живущих-в-Прохладе? Что ж, в этом есть своя прелесть… Помню, за Тлемлелхом я ухаживал несколько лунных циклов, прежде чем услышал обрадовавший меня ответ. Фласс, как это было давно! Целую вечность назад. Но почему же ты сразу не дала понять? Попытка оторвать жизненно важный орган — это слишком грубый намек!

— Я хочу бластер, чтобы тебя пристрелить. И денег на билет до Неза, а там уж я решу свои проблемы.

— Можешь грезить о чем угодно, великолепная Тина. — Он сел, морщась, потом встал. — В следующий раз я тебя сначала обездвижу… а сейчас пойду лечиться. Фласс, у меня ведь сегодня вечером совещание с топ-менеджерами в «Кристалоне»!

— Представляю, как ты достал домогательствами всех своих сотрудников.

— Не всех. Только тех, на кого у меня есть компромат, — огрызнулся Лиргисо.

Он осторожно нагнулся, собрал с пола одежду и нетвердой походкой вышел.

От алой комнаты до медпункта всего-то полтора десятка метров, но Тина преодолела это расстояние медленно с трудом, словно на ней был неудобный и неисправный тяжелый скафандр. Если тело — что-то вроде скафандра для жизни в этом мире, то так оно и есть… Потом она лежала на кушетке, а манипуляторы медавтомата обрабатывали следы укусов. Боль исчезла, зато осталась слабость. Кремовый потолок с зигзагообразными светильниками норовил сняться с места и куда-то уплыть.

«Как я ненавижу это тело! А моего больше нет… — Ее охватила пронизывающая печаль, и это было хуже, чем непривычная физическая боль. — Самое время применить на практике все то, чему учил Стив. Что я должна сделать? Взять под контроль или сломать “цербера”, убраться отсюда, в первую очередь — отправить предупреждение на Нез, насчет Поля. Тренироваться начну сейчас. — Она уставилась на один из светящихся зигзагов на потолке, но ощутила головокружение. — Нет, завтра. Сейчас надо отдохнуть. А ведь Лиргисо не врет, когда объясняется мне в любви, — только любовью он называет нечто отталкивающее, с примесью сумасшествия. Могло ли со мной случиться что-нибудь похуже? Могло. Хорошо, что я не на Манокаре!»

Деревья с ярко-желтой листвой и длинными черными шишками обрамляли все аллеи, площадки и лестницы в Воспитующем парке. Посетители блуждали сквозь водяной кисель, подолгу задерживались перед скульптурными группами на площадках. Народу было много, несмотря на затяжной моросящий дождь: граждане низших уровней, направленные сюда в наказание либо ради совершенствования морального облика; группы школьников в сопровождении взрослых; принадлежащие к привилегированным уровням любители одиноких осенних прогулок. Говорят, нередко здесь можно увидеть безутешную госпожу Люану Ришсем, одну из кротких и плодородных вдов его превосходительства президента Ришсема, убитого врагами великого Манокара.

Двое администраторов третьего уровня, в темно-зеленых с оранжевыми лампасами мундирах ведомства тяжелой промышленности, неторопливо шли по аллее, тихо переговариваясь между собой. Наверное, они прилетели в столицу из тропиков — об этом свидетельствовал загар, каким не могли похвастаться окружающие. Один из них, высокий, с незапоминающимся лицом, оглядывал встречных изучающе и цепко — такой пронизывающий взгляд пристал скорее агенту госбезопасности, нежели простому чиновнику. Те, у кого мелькала эта мысль, сразу же начинали демонстрировать свою лояльность: устремлялись к ближайшей скульптуре и замирали перед ней, излучая должные чувства.

Спутник высокого, совсем еще мальчишка, худощавый, черноволосый, по-кошачьи гибкий, озирался так, словно страдал от зубной боли. Иногда его лицо, довольно красивое, но излишне живое для дисциплинированного молодого чиновника третьего уровня, неприязненно кривилось — обычно это происходило, если он задерживал взгляд на ком-нибудь из встречных. Поскольку он находился в компании предполагаемого агента госбезопасности, замечаний невоспитанному юнцу никто не делал.

Шелест дождя глушил их голоса, и все равно они умолкали, приближаясь к другим посетителям. Оно и понятно: манокарский язык Стив и Поль выучили по так называемому «методу прямой загрузки», но акцент все равно выдавал их, а нездешняя речь в общественном месте — для Манокара это шок. Первый признак конца света. Если на Незе или на Ниаре посреди людной улицы сядет чужой военный корабль, оттуда выскочат десантники и начнут расстреливать прохожих, эффект будет примерно тот же.

— Здесь все обложено грязной ватой, — морщась, процедил Поль. — И люди, и сама планета… Знаешь, такая серая вата, пропитанная всяким дерьмом, а потом ее использовали для герметизации.

— Это не вата. — Стив, как всегда, выслушал внимательно, однако никаких эмоций не выказал. — Постарайся не подменять то, что ты воспринимаешь, материальными объектами. Это явления разной природы.

— А ты сам эту вату… я не знаю, как еще ее называть… воспринимаешь?

— Я — нет. Наверное, когда-то раньше мог… До того как стал Стивом Баталовым. Но сейчас у меня это заблокировано.

Они замолчали — навстречу семенили, держась за руки, малыши лет семи-восьми в одинаковых курточках с капюшонами, их сопровождали мужчины в мундирах учителей. Поля передернуло: детей тоже окутывала «вата». Пока еще тонкий слой, с прорехами — но она есть, и с течением времени эти малыши будут надежно упакованы. Ему казалось, что все население Манокара похоронено заживо. Или оплетено паутиной невидимых плотоядных тварей, как в фильме ужасов.

Слева — полукруглая площадка. Несколько посетителей созерцали скульптуру из цветного пластолита. Похожий на пациента психушки тощий тип в одной руке держал кисть, длинную, как для малярных работ, но с заостренным концом, а в другой почему-то скрипку. Надпись на постаменте гласила:

Ты, художник, не пашешь, не жнешь.

Без опеки ты будешь хорош!

Поль и Стив молча прошли мимо этого шедевра воспитующего искусства. Только потом Поль хихикнул.

— Эй, на нас смотрят, — одернул его Стив. — Лучше придай лицу глубокомысленное выражение. И кстати, когда мы куда-то вламываемся, совсем не обязательно кричать: «Незийская полиция!»