Ксюша Стеклова одевалась именно там. Это Дорошин успел оценить, раздевая свою любовницу. И вот теперь на простушке Алене Богдановой, забитой серой мышке с нищенской зарплатой, тоже была одежда именно из «Гардероба».

– Вы правы. – Богданова смотрела на него теперь уже без всякого испуга. Лишь легкая неловкость читалась в ее ясных глазах, страха в них не было. – Вы совершенно правы, вот только я не очень понимаю, почему вас это интересует. Или покупать одежду в «Гардеробе» – преступление? Они что, торгуют контрафактом? Не платят налоги?

– Да нет. – Дорошин усмехнулся. – К самому факту выбора вами места для шопинга у меня претензий нет. Алена, мне кажется, что вы прекрасно понимаете подоплеку моих вопросов, но если вам так хочется, давайте я спрошу прямо: чем вызван факт вашего внезапного обогащения, которое позволило вам полностью сменить рыночный ширпотреб на элитные европейские марки?

– А вы не очень-то вежливы, – заметила девушка. – Вы откровенно хамите мне, утверждая, что раньше я была одета как чучело. Что ж, вы совершенно правы. В наше время заниматься наукой и искусством – значит обрекать себя на нищенское существование. Вы правильно отметили, что я живу с родителями, и это позволяет мне хотя бы не умереть с голоду. Да, у меня нет ни малейших шансов купить собственное жилье, да, я много лет одеваюсь на рынках и в секонд-хендах, но это не значит, что я все это время не мечтала жить как нормальный человек. У вас есть дочь?

– Нет. У меня сын.

– Тогда вам не понять, что испытывает молодая девушка, которая вынуждена чувствовать себя Золушкой, наблюдая каждый день, как другие носят роскошную одежду и чувствуют себя королевами.

– Мне не понять, вы правы, – кивнул Дорошин. – Меня вообще всегда удивляло, как внутреннее мироощущение человека может зависеть от того, что на нем надето. Это ваши чисто женские заморочки, так что компетентным экспертом в данном вопросе я быть не могу. Единственное, что я вижу, это то, что стремление быть не хуже, чем другие, у вас развито достаточно сильно. И вкупе с изменениями вашего облика это наводит меня на грустные мысли.

– И о чем же вы думаете?

– О том, что вы, Алена, можете иметь самое непосредственное участие к пропаже полотен из галереи. И ваши внезапные доходы, к сожалению, имеют криминальное происхождение.

– Простите, я забыла, как вас зовут…

– У вас в повестке написано. Полковник Дорошин Виктор Сергеевич.

– Так вот, Виктор Сергеевич, меня не обижает, что вы считаете меня преступницей. Совершена кража, я вхожу в число подозреваемых, и, в конце концов, у вас такая работа – рассматривать все возможные варианты. Меня обижает, что вы считаете меня дурой. Поверьте, я получила хорошее образование и у меня достаточно ясный ум, чтобы, совершив преступление, не начать на ваших глазах щеголять в дорогих обновках, привлекая к себе внимание. Если бы эти чертовы картины украла я, то у меня хватило бы мозгов и терпения, чтобы проходить в своих нищенских обносках еще полгода, год, два, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Признаюсь, что поступила бы вообще иначе: через пару месяцев уволилась, уехала в другой город, затерялась бы там, начала бы новую жизнь.

– Да, если бы преступником был я, то поступил бы точно так же, – согласился Дорошин. – Однако люди все разные. И далеко не все поступают логично. Особенно когда речь идет о том, чтобы наконец-то выиграть в состязании с «проклятой Вандербильдихой». Женская зависть – страшная сила, которая ломала даже самые умные и тонко выстроенные планы.

– Может быть. – Голос Богдановой теперь звучал равнодушно. – Но ко мне все это не имеет ни малейшего отношения. Я не участвовала в похищении картин из галереи. Я понятия не имею, кто это сделал. И рост моего благосостояния никак с фактом кражи не связан. Все очень просто, Виктор Сергеевич. Просто и банально. Да, мне никогда не заработать на жизнь, которую я считаю достойной, самой. Да, я не хочу довольствоваться малым, и, хотя эта точка зрения не популярна у нас в учреждении, я люблю деньги и хочу их иметь. Мне не стыдно признаться, что я завидую Стекловой, которая имеет все то, о чем я только мечтаю. И так как я – человек действия, то довольно долго предпринимала конкретные усилия, чтобы тоже найти себе хорошего денежного спонсора.

– И как, получилось? – спросил Дорошин, невольно жалея несчастную Ксюшу, которой, оказывается, так сильно завидовали.

– Да. В моей жизни появился мужчина. Солидный, обеспеченный, намного старше меня. Он увлеченный коллекционер, прекрасно разбирается в искусстве. Собственно говоря, на одном из форумов, посвященных живописи, мы с ним и познакомились. Это случилось полгода назад. А совсем недавно наши отношения из эпистолярных и платонических переросли в личные. Он приезжал ко мне, я недавно съездила к нему в Москву. После Нового года я планирую уволиться и переехать в столицу насовсем.

– Замуж выходите?

– Нет, не выхожу. Он женат. – Девушка говорила спокойно и обыденно о вещах, которые Дорошину казались чудовищными. – Я буду содержанкой. Женщиной, которой снимают квартиру и дают деньги на жизнь. Собственно, давать деньги он уже начал. – Она потрясла в воздухе своей шубкой.

– И вас устраивает такая жизнь? Неужели это именно то, о чем вы мечтали? А как же своя семья, дети?

– Вот только нотаций не надо! В конце концов, вы расследуете кражу картин, а не работаете в полиции нравов. Я хочу сейчас одного – вырваться из нищеты и попробовать пожить жизнью, о которой ничего не знаю, а только вижу ее из окна автобуса. Мне всего двадцать шесть лет. Пара годков в запасе у меня есть, а дальше видно будет. И даже если вы меня осуждаете, мне на это плевать. Ничего нарушающего уголовный кодекс я не делала. А мораль – вещь относительная. Вот и все. У вас еще есть ко мне вопросы?

– Вы можете сообщить мне имя и фамилию вашего любовника? Ваша информация требует проверки. Хотя если она подтвердится, других вопросов у следствия к вам не будет. Но поверьте, то, что ваш ухажер коллекционер, – не может не вызывать подозрений.

– Он тут совершенно ни при чем. – Теперь Богданова разозлилась. – И любые ваши проверки это подтвердят. Если вас интересует мое мнение, то картины спер Грамазин, а кто-то из моих дорогих коллег узнал про это и решил, что не делиться негоже. Я точно знаю, что Борису Петровичу угрожали, пытаясь заставить отдать часть похищенного.

– Знаете? Откуда?

– Я слышала разговор, вернее, обрывок одного разговора. Грамазин в своем кабинете с кем-то разговаривал. Дверь была приоткрыта, я проходила мимо и услышала фразу: «Я этого в своем рабочем кабинете не держу…» Тогда я не придала этому значения, но после того, как Бориса Петровича убили, вспомнила. Думаю, что речь шла о картинах.

– А когда это было? – уточнил Дорошин.

– За два дня до убийства.

– А с кем он разговаривал, вы не знаете?

– Нет. В кабинете они сидели вдвоем с Калюжным, так что вполне возможно, что собеседником Грамазина был Андрей. Но мог быть и любой другой сотрудник галереи.