Так вот какую тему подсунула Беда Кольке Серову. Только Колька перестарался и накопал лишнего. Получалось, что кашу заварил я. Получалось, что она осталась должна мне за бампер. Эта мысль значительно улучшила мое плохое настроение.

— Я покойник, Петька. Качки Борисова решат, что я специально сдал информацию прессе, чтобы отмазаться от аренды. Они знают, что у меня трудности с Дорой. Думают, деньги взял, а сдавать нечего — сраного завуча не уломал. Я им сначала хотел ту мастерскую сдать, где сейчас джип стоит, но она оказалась мала. Потом предложил спортзал — физкультуру можно и на улице проводить, но Дора так взвилась, что пришлось замять. И тут меня осенило — подвал здоровый! Их устроило. Вот, думал, ремонт сделаем, и расквитаемся. А тут — статеечка. Точно решат, что отмазаться хочу и грохнут.

— Как же отмазаться, если вы тут главный отрицательный герой, взятки берете.

— Какие взятки? — взвизгнул Ильич. — Написать можно все что угодно, это недоказуемо. На иномарку десять лет копил, а доллары кто видел, кто считал? Это лажа, такое про кого угодно написать можно, посудачат и забудут. А вот Борисову теперь в школы не сунуться. Грохнут меня, Петька! — он забылся и стал говорить громче, чем можно на такие темы. Официант опасливо на меня покосился, решив, видно, что грохать буду я, здесь, и сейчас. Я приклеил добрую улыбку:

— Ильич, давай домой.

Ильич расплатился и долго сползал с высокого стула, ища короткими ногами опору. Все-таки он оказался пьянее, чем я думал. Я подхватил его под локоток и развернул к выходу.

— Петька, — заорал он, — не трогай меня! Ты меня замочишь!

Я ускорился, потому что официант, сделав круглые глаза, кажется, уже нащупывал тревожную кнопку.

В машине Ильич плюхнулся на заднее сиденье и сразу повалился плашмя. Вроде как спать захотел. Но я ему не дал.

— Кто знал о взятках и условиях договора? Дора?

— Никто не знал! — подлетел Ильич. — Только я и борисовцы. В том то и дело! Погиб я. Петька, сволочь, ты почему мне зонт не вынес? Я весь промок как цуцик! — Он был уверен, что его вот-вот грохнут, но нервничал из-за того, что попал под дождь.

— У меня нет зонта. У меня нет даже ботинок.

— А это что? — Он ткнул мне в плечо тупым предметом, — Неделю сзади валяется.

Я оглянулся и увидел электрошокер.

— Это, — почему-то обрадовался я, — это фаллоимитатор!

Ильич надолго замолчал, вертя в руках продолговатый предмет, и забыв пригнуться.

Я решил отвезти его к себе. Он слабо посопротивлялся, но согласился, что так лучше для его безопасности. В сарае я показал ему, где кофе и как справиться с печкой. Когда я сказал, что уезжаю, он испугался и заартачился, но потом смирился и заквохтал над своей промокшей кожаной курткой. Я позвал Рона в машину, и, буксанув в снежной каше, рванул с места. Домой я сегодня не вернусь. Я перночую у Беды и меня не интересует, хочет она этого или нет. Надо же когда-нибудь проделать это на трезвую голову.

* * *

Я запутался в похожих как близнецы четырехэтажных домах. Наконец, один мне показался похож. Дверь открыл бородатый мужик. Такого поворота я не предвидел. Мужик сильно смахивал на геолога, для полноты имиджа ему не хватало костра, луны, и гитары. Он грустно посмотрел на меня и грустно сказал:

— Элла, к тебе пришли.

Я облегченно вздохнул, поняв, что не туда попал, но в коридоре появилась Беда в шортах и с сигаретой в руке. Совсем забыл, что она Элла. Рон подскочил на высоту ее роста и лизнул в очки. До меня дошло, что я жалкий мокрый идиот с грязной собакой, нарушивший идиллию тихого семейного вечера. Беда смотрела на меня, как на беженца из Таджикистана, пришедшего попросить милостыню.

— Ты забыла у меня электрошокер.

— А говорил — очки. — Она забрала предмет, похожий на зонт.

Тут я подумал, что плевать на геолога, и в обуви прошагал на кухню.

— Чем мы будем ужинать? — спросил я, обшарив пустой холодильник.

От возмущения у нее вспотели даже очки.

— Ты что, ничего не купил? — заорала она.

Геолог жалобно заморгал, понимая, что назревает не менее семейный скандал.

— Эллочка, я ухожу, — засуетился он, поцеловал ей ручку, втиснулся в грязные кроссовки и хлопнул дверью. Значит, не муж.

— Ты осталась должна мне за бампер.

— В смысле?

Я бросил на стол газету.

— Вышло так, что дело твоего депутата и мое дело — одно и то же. Как говорит Сазон: «Тот же хрен, только в другой руке».

— Ну, извини, — пожала она плечами, взяла газету и пробежала статью глазами.

— Ты что, не читаешь издание, в котором работаешь?

— Я взяла отпуск, продала компьютер и лечу в твой город. Говори, как он называется.

Я прыжком оказался в комнате. Компьютера на столе не было, на полу валялся кожаный баул. Я порылся в нем, обнаружил пару пакетов с кешью и черное белье.

— Тревожный чемоданчик?! Запас еды и белья на два дня, карандаш, линейка, зажигалка или спички, фонарик или свечка, бутылка коньяка и презервативы.

Она вырвала у меня из рук черные трусы и запихнула поглубже в баул.

— В твоей голове хаос. Если берешь карандаш и линейку, то презервативы уже не пригодятся. Так как называется твой город?

— А что ты собираешься там делать?

— Найду, кто убил Грача.

Я совершенно искренне покатился со смеху.

— Которого из них?

— Обоих. — Она сунула в баул толстую вязаную кофту.

— В моем городе сейчас +20.

Она поменяла кофту на линялую футболочку.

— А Колька, что? Будет доканывать меня в твоем городе?

— Ой, разбирайся с этим сам. Колька, Троцкий, Борисов, качки. С этим ты справишься.

— Да этот болван вот-вот нароет, кто такой на самом деле добрый дядя Петя Дроздов, правая рука Ильича. И потом, третий депутат для меня — это слишком.

— Вот пока он нароет, я разберусь с твоим делом.

— Ну, нет! — я схватил ее за плечи, а Рон меня за штанину.

— А как поживает Сазон? — спокойно спросила она, и моя злость превратилась в тоску. — Ладно, подожди меня.

Она села на диван, взяла зеркало и стала красить губы. Никогда не видел ее с малиновыми губами. Зрелище оказалось не для слабонервных. По-моему, такие вызывающе полные губы не стоит красить малиновым. Или это называется «стильная бабень»?

— Мы в кабак?

— К Кольке. Он снимает квартиру в соседнем доме. Телефона нет.

— Он же меня узнает.

— Но ты же будешь со мной. Пошли, это единственный способ угомонить его хоть на время. Попрошу его больше в этом не ковыряться, скажу — новые обстоятельства.