Редакция единственной информационной газеты находилась в центре. Другие издания были рекламные, и меня не интересовали. Я пошлялась по длинным коридорам, не встретив ни одного живого существа, и, наконец, обнаружила комнату с надписью «редактор». Я пинком отрыла дверь, ожидая увидеть безлюдный, пыльный кабинет, но декорация была другая.

Я увидела потрясающий галстук. С тканого изделия, золотом по серебру, тициановских размеров баба в позе рака являла миру свои голые ягодицы. Над галстуком нависала шикарная, дымящая трубка. На столе красовалась рекламных размеров 10-литровая бутылка Хэннеси, лимончик, и величиной с поросенка модель автомобиля Руссо-Балт. К антуражу прилагался хозяин — молодой, чернявый, со слегка безумным взглядом. На нем был пронзительно-белый костюм. От удивления я не устояла на ногах, и, споткнувшись обо что-то, приняла позу золотистой галстучной дамы.

— Осторожно, сударыня! — вскричал редактор. — Вы уроните моих девочек!

Я задрала голову и увидела, что все свободное пространство кабинета заставлено игрушечными моделями машин. Их было так много, что в глазах зарябило.

— Они же бьются!

— Ваши девки — дешевки! — заявила я, поднимаясь с колен. — У меня есть модель «Изотты Фраскини 8А» с кузовом от Кастанья 29-го года.

Он перестал моргать и дышать.

— Сколько?

— У вас столько нет.

— Глубокоуважаемая, неужели мы не договоримся?

— Договоримся. Мне нужно удостоверение корреспондента вашей газеты, аккредитация в УВД вашего города, доступ к компьютеру, подключенному к сети, и подшивка издания за год.

Он выпучил черные глаза, изо рта у него с грохотом вывалилась трубка.

— Гарик, — вдруг представился он, и я поняла, что фокус удался.

— Элла, — я сделала книксен.

Он начал манипуляции с трубкой.

— А… это… ничего криминального?

«Сплошной криминал», чуть не брякнула я, но вслух сказала, протянув редакционное удостоверение:

— Я ваша коллега. Мне кое-что нужно разузнать в вашем городе. Готовлю материал.

Он облегченно выдохнул и потащил меня по пустому коридору.

— Вы, что, здесь один работаете?

— Да козлы! Уроды! Бездельники! — взорвался он. — Типа все на задании! Завтра номер сдавать — никого нет. Вечером прибегут, вылупив глаза, начнут строчить и опохмеляться. Опохмеляться и строчить.

— Во всех редакциях так, — успокоила я его.

— Да? — он внезапно остановился, и я носом больно ткнулась в его затылок.

Он показал кабинет и компьютер, за которым я могу работать, сделал звонок-заявку на аккредитацию в УВД, и тут же, сам, сляпал редакционное удостоверение.

— Подшивка в любой комнате. Этого добра не жалко. А… когда?..

— Через две недели. Позвоню в свой город, скажу, чтоб выслали.

Он кивнул, умчался, но вернулся.

— А это… сударыня, может, того, материальчик нам сварганите? Сами знаете, как не хватает.

— Знаю, как не хватает. Настрочу.

Он стрельнул из моей пачки сигарету Житана и упорхнул.

Первым делом я засела за подшивку. Газетка оказалась так себе. Все-таки, здесь слишком тепло, чтобы хорошо работать. Криминальная хроника в «Южном Вестнике» никуда не годилась. Готовили ее время от времени, информация подавалась так, что за зловещим описанием деталей и демонстрацией собственного интеллекта было трудно понять, кто кого, где и когда. Похоже, все репортеры были махровыми филологами, ни один не имел ни журналистского образования, ни таланта. Ничего нового из скудных заметок я не узнала.

Дерзкое убийство Грача в собственных апартаментах. Глеб Сазонов объявлен в розыск. В интервью с неким Камилем Козловым, начальником пресс-службы УВД — слезы и сопли по поводу заказных убийств, ставших веянием нашего времени. Никакой хронологии, никаких подробностей. Да и фактов-то немного. Единственное открытие, которое я сделала — это то, что Карина Юрьевна — не дочь Грача, как решил Бизя, а его жена. Это кое-что меняло.

Немного лучше обстояли в «Вестнике» дела с обзором ощественно-политической жизни. Во всяком случае, из многочисленных статей и интервью я смогла составить примерный портрет Грача, и узнать о его деятельности.

Юрий Юрьевич Грач был человек «от сохи», и этим гордился. Он даже этим бравировал. О своем сельском прошлом он упоминал в каждом интервью. Он возглавлял крупнейшую на топливном рынке нефтяную компанию, и странно, что Бизя не знал, что почти все автозаправки в городе принадлежали ему.

Его любимыми репликами для прессы во время предвыборной компании были: " Я простой крестьянский парень", «Я привык работать и работать. Пахать и пахать». И добавлял: «Я ни разу не был в отпуске». Очень симпатичный получался герой. Оказывается, он — организатор многих социальных проектов, он — за положительный опыт прошлого, он — за политиков, которые не обещают, а делают. Ведь депутат — посланник народа. И ни одной разоблачительной статьи, ни одного критического материала. Хорошего человека замочил Бизя.

В разделе светской хроники попалось несколько фотографий Грача с Кариной. Похоже, они любили тусовки, и с удовольствием их посещали.

Карина мне не понравилась. У нее была слащавая, конфетно-оберточная внешность, и, видимо, достаточно ума, чтобы это понимать. Во всяком случае ее туалеты были вычурно просты, украшений она не носила, и это был не стиль — это был выпендреж. В глазах — порок, который не манил, а отталкивал. Волосы, пришлось признать — роскошные. Фигура… Обычная у нее была фигура. Только такой теленок, как Бизя, мог влюбиться в такую дешевую куклу.

Грач был старше ее лет на двадцать, морду имел холеную, сытую, и совсем не походил на человека, который ни разу в жизни не отдыхал.

Никаких сообщений об опознании тела, обнаруженного на кладбище, я не нашла.

Ближе к вечеру в редакции стали появляться сотрудники. Они поодиночке, с рассеянными взорами вваливались в комнату с одним и тем же вопросом: «Шеф у себя?», стреляли сигарету и исчезали. В конце концов я спрятала полупустую пачку, и каждый раз в открывающуюся дверь кричала: «Шеф у себя!». Дверь тут же закрывалась. Никто не поинтересовался, кто я такая. Видимо, здесь сильная текучка. И мне это на руку. Я ушла из редакции, когда уже начинало темнеть.

Шашлык, который я купила в качестве ужина в открытом кафе, оказался поджаренным на углях фаршем. Я не стала скрывать от продавца свое разочарование и крикнула ему из-за столика:

— Шакала смололи!

Продавец залопотал что-то обиженно, а очередь у мангала быстро разбежалась.

По дороге домой я снова зашла посмотреть на дом, который обнаружила утром. В нем Гогот прятал Бизона несколько дней. Как и утром, там не было никаких признаков жизни: калитка закрыта, окна занавешены, на двери замок. Я пошла к морю.