Аят и эль-Навави решили привести Нагиба в свой пансион на Кенигсграбен, запастись несколькими бутылками «Шультхайса» и запереться в комнате, пока задание не будет выполнено. Эк-Кассар согласился. Он сразу распознал на камне демотическое письмо и выразил сомнение, сказав:

— Можно ли вообще расшифровывать обрывки слов без какой-либо связи друг с другом?

Сомнения подтвердились. Когда Аят зашел к Нагибу около полудня, все бутылки оказались пусты, но на бумаге еще не было ни строчки. Тем не менее Нагиб сообщил, что немедленно начнет работу, если ему принесут еще несколько бутылок «Шультхайса».

Когда во второй половине дня Аят и эль-Навави открыли комнату, эк-Кассар лежал на кровати и спал. Ага так возмутила эта картина, что он со злостью набросился на спящего, обзывая его пьяницей, который попирает законы ислама и предает общее дело. Нагиб эк-Кассар кричал, как будто его резали, и был не в состоянии толком ничего объяснить. Но затем эль-Навави внимательнее присмотрелся к отчаянным жестам Нагиба и подошел к столу, на котором лежал черный камень.

— Эй, оставь его в покое! — воскликнул Ибрагим, но Аят просто вошел в раж и продолжал бить пьяного парня. Пришел он в себя только после того, как эль-Навави силой оттащил Мустафу от его жертвы.

— Вот! — воскликнул он и указал на коричневую бумагу, в которую был завернут камень.

Нагиб написал химическим карандашом шестнадцать узких строчек одна над другой.

Аят и эль-Навави молча переглянулись, а Нагиб продолжал скулить на кровати, как побитый пес. Они прочитали эти слова во второй, а потом в третий раз. После довольно продолжительной паузы Аят встал у кровати, упер кулаки в бока, так что его брюхо нависло над Нагибом подобно грозовому облаку, и произнес угрожающим тоном:

— Нагиб, ты уверен, что это правильно?

Эк-Кассар поднялся, кивнул и ответил заплетающимся языком:

— Насколько можно быть уверенным относительно этого случая. Это можно интерпретировать только в контексте, но перевод в любом случае правильный.

— Боюсь только, — вмешался Ибрагим эль-Навави, — что это не поможет продвинуться нам дальше.

Нагиб пожал плечами и снова рухнул на кровать.

— Эй, парень. Не засыпай! — Аят подскочил к Нагибу и стал тормошить его. — Все хорошо, твой перевод верный, но тебе в связи с ним ничего в голову не приходит?

Эк-Кассар с трудом поднялся, шатаясь, прошел к столу, оперся о него руками, уставился на коричневую бумагу и ответил:

— Конечно, мне кое-что приходит в голову!

— И что же? — угрожающе спросил Аят.

Нагиб рассмеялся и взглянул на них так, словно хотел этим сказать, что не так пьян, как им кажется. Потом он постучал пальцем по бумаге и произнес:

— Вполне вероятно, что это — подделка. Это… — Он сделал долгую паузу.

Для Аята все это было слишком. Он схватил Нагиба за плечи, толкнул к столику у двери, наклонил его над фарфоровой миской и полил на голову водой из кувшина. Нагиб так фыркал и отряхивался, что брызги летели по всей комнате.

— Что значит подделка? — взволнованно вскричал он. — Отвечай!

Нагиб вытерся. Холодная вода вмиг отрезвила его. Он вернулся к столу и указал на бумагу.

— Здесь речь идет о Джосере. Фараон Джосер принадлежал к III династии, правившей четыре с половиной тысячи лет назад.

— Ну и что?

— Во времена царя Джосера демотического письма еще не существовало, оно появилось только через две тысячи лет. Поэтому я и подумал о подделке. Фальшивки такого рода не были редкостью. Во времена поздней истории Египта жрецам даже нравилось подделывать документы.

— И зачем они это делали? Есть этому какое-то объяснение?

— Есть только предположения. Некоторые считают, что жрецы делали это для того, чтобы замести следы и отвлечь от каких-то важных вещей.

Мустафа-ага Аят прервал разговор. Он схватил лист с переводом Нагиба. Парень чувствовал, что оба гостя вдруг очень разволновались, но не решался задавать какие-либо вопросы. Даже когда Аят внезапно начал прощаться, Нагиб сдержался.

На следующий день Аят и эль-Навави отправились обратно в Египет. Они сели на ночной поезд до Мюнхена, в беспересадочный вагон до Асконы, где потом взяли билеты на пассажирский пароход до Александрии. Аят и эль-Навави ехали вдвоем в комфортабельном купе. Они лежали на сиденьях полностью одетые — о сне нечего было и думать — и разговаривали. Уснули они только после Лейпцига.

Это случилось около двух часов ночи, когда Аят в бесконечном скрипе вагона и перестуке колес расслышал странный незнакомый звук. Он исходил от двери, которую Аят предусмотрительно запер изнутри. Было слышно, как кто-то ковыряется в замке. Мустафа встал. В приглушенном свете зеленого ночника, закрепленного на потолке, тень Мустафы, двинувшегося к двери, казалась размытой.

— Ибрагим, — тихо прошипел Аят, — ты слышал?

— Нет, — недовольно пробормотал эль-Навави и отругал Мустафу за то, что тому не спится спокойно.

Аят снова лег. Он лежал в полудреме, терзаемый сомнениями. Стоила ли поездка в Берлин таких затрат? Приведет ли след, по которому они идут, к желанной цели? Мустафа также не был уверен в том, что для этого дела подходил такой человек, как эк-Кассар. Конечно, он присоединился к их движению еще в молодые годы, но вот уже почти восемь лет жил за границей. Что, если он надумал обвести их вокруг пальца? Что, если он обманул их, как базарный торговец верблюдами? Проблемы и вопросы — все в один миг показалось почти неразрешимым. Мустафа заснул с этими мыслями.

Через какое-то время Аят внезапно проснулся. Правда, состояние, в котором он очутился в следующее мгновение, вряд ли можно было назвать бодрствованием. Скорее наоборот. Как бы там ни было, он почувствовал чудовищной силы удар по голове. Острая боль пронзила его тело, и тут же наступила предательская беспомощность. С этого момента он воспринимал все вокруг лишь отрывками и как будто издалека: кто-то обыскивал его багаж, затем неожиданно вспыхнуло пламя, купе наполнилось чадом, криками людей и, наконец, раздался визг аварийных тормозов.

Мустафу-ага Аята и Ибрагима эль-Навави вытащили из купе без сознания. Когда они, кашляя и задыхаясь, очнулись, то обнаружили, что лежат на железнодорожной насыпи. Над их головами пыхтел локомотив. Попутчики потушили огонь. На вопрос «Что случилось?» кондуктор в голубой униформе сообщил, что, возможно, перегрелась одна из осей, поезд поедет до следующей станции, а там вагон отцепят и пассажиров, разумеется, переселят в другое купе.

Поезд медленно двинулся дальше. Купе было в ужасном состоянии: перерытые и обугленные вещи и чемоданы. Первым делом Аят бросился искать черный камень, но его опасения подтвердились: каменная пластина исчезла.