Когда они наконец выбрались на свет, Омар обошел дом вокруг. И то, что юноша только предполагал, сейчас подтвердилось: это был дом старого Юсуфа.

После этого открытия Омар провалялся в постели несколько дней без видимой причины. Его тело отказывалось принимать пищу, а все мысли то и дело возвращались к девочке по имени Халима и к тому, как пересеклись их судьбы. В этих снах наяву он постоянно спрашивал себя: имеет ли смысл его жизнь после всего, что произошло? Он страдал, как обычно страдают люди от тайных пороков. Напрасно Омар раньше считал себя сильной личностью. Йа салам, все было как раз наоборот, он оказался слабаком, хотя и способным героически выдерживать физическую боль. Но как только речь заходила о душевных муках, Омар становился настоящим трусом.

Лето выдалось безжалостно горячим, чего не было с незапамятных времен. А Нил, несмотря на плотину и озеро у Асуана, давал лишь половину обычного объема воды. Омар с благодарностью принимал мокрые платки, которые Нунда регулярно клала ему на лоб. Они едва ли обменялись парой слов после того памятного происшествия в саду. И хотя Омар уже давно пожалел об этой грубости, он был крайне сдержан в поведении.

Теперь же произошло какое-то короткое замыкание в чувствах, Омар резко притянул Нунду к себе, как раз когда она была уже готова поменять платок на его лбу, так что молодая женщина даже вскрикнула от неожиданности. Ее миловидное лицо, большая грудь и широкие бедра с каждой секундой делали его желание все сильнее. Он извивался под Нундой, как будто вовсе и не был болен. Она села сверху, а затем, неприлично и торжествующе посмотрев на него, стащила с себя платье из тонкой ткани. Когда Нунда, голая и похотливая, легла перед ним, Омар набросился на нее дико и неистово, как конюх, который плетью лупит кобылу в непреодолимом желании причинить ей боль. Это происшествие заставило его забыть о Халиме.

Таким странным образом Омар стал поправляться день ото дня, освобождаясь от чувств и мрачных мыслей, и это было так неожиданно, что он сам испугался. Он не мог понять, куда делись все его мысли о Халиме. Верный пес или верный конь значили больше, чем тысяча женщин.

Омару исполнилось только шестнадцать, но он был крепким, рослым светлокожим парнем. В таком возрасте человек думает, что уже повидал в жизни все мыслимое и немыслимое, и им часто овладевает смесь глупости и высокомерия, что, собственно, случается с мужчинами в течение жизни неоднократно.

Омар тоже вскоре получил урок. Уже несколько недель ходили слухи, что где-то в Европе вот-вот начнется война: Австрия против Сербии, Германия против России, Франция и Великобритания против Германии и Турции. Европа была далеко, а Египет был спокойным, как сфинкс.

Это случилось в первую пятницу августа, когда профессор собрал всех в доме и, словно чтец Корана, со всей серьезностью сообщил, что пятого августа премьер-министр подписал документ, в котором значилось, что Египет обязуется объявить войну всем врагам Великобритании. Ни один египтянин не мог заключить договор с подданными враждующих с Великобританией стран, ни один египетский корабль не мог зайти во вражеские порты, британским войскам давались полномочия вводить режим военного времени в египетских гаванях и на египетской земле.

Клэр сложила ладони, словно хотела прочитать молитву, но лишь нервно сглотнула и произнесла:

— Что же теперь будет, Кристофер?

Шелли пожал плечами. Он сидел в своем плетеном кресле неподвижно, как манекен, и смотрел в потолок. Не меняя позы, он ответил:

— Мне каждый день следует быть готовым, что меня отзовут.

— Это значит…

— Да, это значит, что нам придется возвратиться в Англию. — Да, Шелли сказал «придется», потому что с тех пор, как его призвали на службу в Египет, он считал эту страну, это место настоящим раем. Когда два года назад Кристофер и Клэр приехали в Египет, они зачеркивали дни в календаре, отсчитывая, сколько времени им еще осталось провести здесь. Но вскоре все переменилось. А после того, как они выехали из отеля, профессор с женой чувствовали себя как дома. Казалось, что сейчас они думали об одном и том же.

— Йа саиди, — тихо произнес Омар, — если вы вернетесь обратно в Англию, что тогда будет со мной?

Профессор молчал. Омар мог сам догадаться, что это означает. Война пока не коснулась его лично, но обстоятельства наверняка затронут и Омара. Теперь нужно было опасаться, что в любой день он может оказаться на улице, без крыши над головой. Омар проклинал войну.

Несколько недель, сознавая свою беспомощность, Омар жил, погрузившись в невеселые размышления, полные надежды и страха. Хотя профессор твердо пообещал ему, что, если семье придется покинуть Египет, он позаботится о его дальнейшей судьбе, Омар точно знал, что во времена нужды каждый выживает как может. Тем временем ситуация обострилась, а в кофейнях и на улицах люди задавались одним вопросом: «Что будет дальше?»

18 декабря во всех общественных местах города, у контор и зданий, где располагались органы власти, были вывешены желтые плакаты:

«Государственный секретарь по международным отношениям Его Величества уведомляет, что в связи с введением в Турции военного положения Египет переходит под защиту Его Величества и отныне является частью британского протектората. Отныне Турция не обладает властью над Египтом. Правительство Его Величества примет все необходимые меры по защите Египта, его жителей и интересов».

Уже на следующий день англичане лишили поста хедива Аббаса Хильми, который находился в Константинополе, а на трон взошел Хусейн Кемаль, самый старший принц из династии, который тут же стал называться султаном Египта.

По дороге в Дейр эль-Медину профессора настигла новость, что его призывают в армию, так что теперь ему нужно было отправляться в Сирию. Там сосредоточились турецкие армии, и англичане боялись нападения на Суэцкий канал. И тут выдался счастливый случай: по дороге домой профессору Шелли и Омару повстречалась агитационная машина британской армии с громкоговорителем. На крыше автомобиля, который медленно катился по улицам, была установлена большая черная воронка. Из нее доносилась музыка, прерываемая призывами вступать в египетский рабочий корпус. Обрывки музыки и призывы заглушали даже голос муэдзина.

Спустя два дня Омар ехал на поезде в Каир. Он думал, что предложит себя лишь в качестве рабочей силы, на самом деле Омару предстояло продать свою душу. Но что он мог понимать в то время? Звонкая монета заставит танцевать даже шайтана, а два фунта в неделю были большими деньгами для шестнадцатилетнего парня. Все вагоны поезда были четвертого класса, что ничуть не смущало Омара. Он ведь и третьим-то классом никогда не ездил. Мешало только то, что добровольцев загоняли в вагоны, как телят на скотобойню. Хорошая зарплата, бесплатное питание и кров привлекли тысячи людей. Они ехали отовсюду: из Асуана, Ком-Омбо, Эдфу и Арманта, Куса и Кены, — и целью их была Исмаилия у Суэцкого канала. По договору им предстояло строить железнодорожную ветку, идущую оттуда в Синайскую пустыню.

За те два дня, которые поезд шел до Исмаилии, добровольцы покидали вагон только дважды, и то лишь для того, чтобы справить естественные потребности. Во время поездки выдавали сухари, лепешки из плохой муки и чай в жестяных кружках. О сне ни днем, ни ночью нечего было и думать. Одни горланили раскатистые песни, другие отпускали похабные шуточки.