— До свидания, фроляйн Лайд, — голос девочки все еще был хриплым от слез. Она натянула одеяло до самого носа, но когда сиделка уже открыла дверь, добавила скороговоркой. — Знаете, мне очень понравилось бросать печенье из окна.

Ох, все мысли только о еде! Хотя чья бы корова мычала.

— Да, это занятный вид спорта, — фроляйн Лайд постаралась улыбнуться. — Какое печенье вы хотите выбросить в следующий раз?

— А что, разные бывают?

— Конечно. Я слышала, что у шоколадных хорошее ускорение.

— Тогда шоколадное!

— Будет сделано. И вот еще что — пожалуйста, не зовите вампиров этой ночью.

— Постараюсь.

— Одного упыря нашей больнице за глаза хватит.

— Да, вообще-то.

— Тогда до скорого, Кармилла.

— Спокойной вам ночи.

В раздевалке она сменила форму на коричневое ситцевое платье в белую полоску, без турнюра и прочих излишеств, а потом наспех собрала волосы в некое подобие прически. Теперь сиделка напоминала мещаночку с городской окраины. Иными словами, это идеальный охотничий костюм, лучше любой амазонки. Пятна тоже отстирывались очень быстро.

Она готова.

Вопреки пожеланиям Кармиллы, эта ночь не будет спокойной. Какое уж тут спокойствие, когда по улицам бродит голодный вампир?

В темном небе обрезком ногтя белел месяц. Трущобы затянуло туманом, пропитанным потом, похотью и перегаром. В дерганном свете фонарей люди напоминали марионеток, вытесанных из дерева и раскрашенных художником-недоучкой. По улицам сновали нищие в живописных лохмотьях. Где-то надрывалась шарманка, и сиплый детский голос выводил песенку про милого Августина. Из распахнутых дверей кабаков доносился хохот, визг скрипок и скабрезные куплеты. Прохожие разглядывали скромную девицу, которую непонятно каким ветром занесло в этот квартал, и улюлюкали ей вслед, но фроляйн Лайд продолжала свой путь. Не здесь, не сейчас, не с ними. Мужчины ограничивались насмешками и не пытались причинить ей вреда. Следовательно, никто из них не попадал в категорию «пища.»

Теперь, когда жажда крови определяла само ее существование, фроляйн Лайд больше всего боялась, что однажды в ей проснется азарт. Что ее сердце, бесполезным комком повисшее в груди, вдруг встрепенется, когда рядом окажется новая жертва. И ей понравится это ощущение, настолько понравится, что она захочет пережить его снова и снова! Ныне, присно и вовек! Тогда она войдет в раж, утратить самоконтроль, падет уже окончательно, уже навсегда, с головой бросится в кровавый омут, а вылезет оттуда чудовищем. И золотой медальон почернеет под ее пальцами.

Зато сейчас она не чудовище, отнюдь! Она ведь питается всего раз в неделю, и то по крайней необходимости — на диете из крови животных долго не протянешь на такой каторжной работе.

Другая крайность пугала не меньше. Что если «охота»- других терминов для своих ночных вылазок она не знала — превратится в механический процесс? Она перестанет думать о тех, кого злой рок приговорил к ее поцелую. Лица сольются во едино. Но это ведь не семечки щелкать! В ее руках трепещут человеческие души, даже если они принадлежат отъявленным подлецам.

Последний пункт очень важен. Именно поэтому вампирша петляла по узким, полутемным переулкам, забираясь в самое брюхо трущоб. Здесь на вас нападут, если ваша фигура хотя бы отдаленно напоминает человеческую. Здесь на вас нападут, даже если вы наденете дерюгу и вываляетесь в навозе. Здесь на вас нападут — и точка.

У глухой обшарпанной стены фроляйн Лайд остановилась. В свете единственного на всю улицу фонаря ее силуэт вырисовывался особенно заманчиво. Действительно, минут через пять из-за угла вывернули трое и, радостно переглянувшись, зашагали к ней. Она нащупала на груди медальон, погладила его сквозь платье — «Ты пока отвернись, ладно?»

Первым шел верзила, напоминавший плохо побритую гориллу. При виде его массивных надбровных дуг даже с Ломброзо[14]приключился бы родимчик. Рот бандита не закрывался, словно сила притяжения действовала на его нижнюю челюсть как-то по-особенному, не так, как на остальные части тела. За ним, прихрамывая, плелся белобрысый молодчик с изрытым оспой лицом. К его губе прилипла папироса. Замыкал шествие чернявый паренек, с виду итальянец. От природы темная кожа казалась почти черной из-за корки грязи. Из всей одежды на нем были штаны да жилетка, надетая на голое тело. На шее итальянца висел обломок коралла, согласно поверьям, отвращавший дурной глаз. Вампирша облегченно вздохнула — это было еще одно суеверие, которому она не придавала значения. Вот крестик — другое дело.

— Какая нам лафа! Постой, мамзелька, не спеши.

Бандиты, перемигиваясь, закружились вокруг девушки, будто стервятники. Вдоволь натешившись, они остановились, а громила направил на фроляйн Лайд заточку. Вопреки ожиданиям, лезвие не сверкнуло в свете фонаря, потому что было покрыто бурой коростой. Ржавчина, наверное. Хотя вряд ли.

Благодаря этому поступку, бандиты тут же поднялись в ее рейтинге негодяев. Но проверка еще не закончена.

Фроляйн Лайд дернулась вправо, и бандит скопировал ее движение. Влево — то же самое.

— Ишь, шустрая, — заметил белобрысый. — Нравятся мне такие кошечки. Кис-кис-кис!

— Но-но, не дергайся. Сама виновата, нечего шляться где ни попадя, — ухмыльнулся итальянец, как видно, главный специалист по виктимологии.

— Если вам нужны деньги, то их у меня нет, — заявила фроляйн Лайд, чтобы разрешить возможные недоразумения. Быть может, бандиты скажут «Жаль, а мы так на это рассчитывали, потому что наши дети плачут от голода.» Тогда она их отпустит, хотя и не без сожаления. Вместо этого люмпены загоготали.

— Дались нам твои гроши! У нас сегодня и так навар хороший. Будешь ласковой, еще и сама заработаешь!

Еда норовила запрыгнуть в тарелку, да так резво, что приходилось ложкой отбиваться. «Первое, второе, и десерт,» рассудила вампирша. От ужина ее отделала последняя формальность. Она принципиально не кусала никого младше 18ти. А в здешних краях старики и молодежь на одно лицо, с тем же хриплым кашлем и опухшими коленями. Насчет верзилы она не сомневалась, но белобрысый и итальянец ее беспокоили.

— Ты, — она ткнула в первого. — Сколько тебе лет?

Опешивший парень захлопал белесыми ресницами.

— Ты че, опись населения проводишь?

— Сколько?

— Да пошла ты!

— Я жду.

— Ну 19.

— Отлично. Тебе?

— Я почем знаю, — итальянец поскреб затылок. — Мамка говорила, что я родился в тот день, когда Гарибальди взял Палермо.

— Это было в 60 м. Так ты родом из Сицилии? — не удержалась она.