Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что же вы обо мне думаете?
— Вы очень тихая, скромная и спокойная барышня. Скорее все, происходите из простой семьи, где вас не баловали обновками.
Фроляйн Лайд распахнула рот.
— Угадал?
Нет, но промах его был таким запредельным, что сиделка чуть не взвизгнула. Все равно как если бы игрок в теннис один ударом разнес пол-площадки и насмерть зашиб судью.
Как ловко, однако, ей удалось замаскироваться!
— Что натолкнуло вас на эту мысль? — спросила фроляйн Лайд, уже глядевшая веселее.
— На первых порах новенькие смотрят на свою униформу с отвращением, словно их в рубище обрядили. Вы же носите ее с достоинством, чтобы не сказать с удовольствием. Мне продолжать?
— Пожалуйста.
— Вы держитесь особняком. Не сплетничаете с остальными сиделками, не интригуете и не делаете гадостей исподтишка. Знаете себе цену.
— Да, это так, — согласилась вампирша. Она действительно знала свою цену. Всю сумму, до последней золотой монеты. Специально уточняла.
— Пациенты вас любят. Даже самые буйные быстрее засыпают, когда вы на дежурстве. Вы здорово экономите нам лауданум.
— Стараюсь.
— За все это время на вас не поступало жалоб. За исключением того недоразумения с косметикой, у вас не было нарушений.
Фроляйн Лайд отлично помнила злополучный вечер, когда фрау Кальтерзиле раскудахталась, увидев ее изменившееся лицо. Правда, после эпизода в ванной, она подчиненную более не беспокоила. Когда на твоих глазах у новенькой вырастают двухдюймовые клыки, которыми она распарывает себе запястье и, продолжая вежливо улыбаться, выдавливает кровь в раковину, покуда румянец на щеках не потускнеет — это, надо заметить, отрезвляет. Сразу возникает вопрос, на ком она испробует эти клыки в следующую очередь.
Именно с тех пор вампирша стала охотиться не перед работой, а после, в выходной. Лицо как раз успевало прийти в норму.
— Мне кажется, за вашу безупречную службу вы заслужили повышение. Причем солидное.
— Насколько солидное?
— Очень.
Уж не задумал ли он отправить на пенсию старушку Кальтерзиле? А что, было бы заманчиво.
— Я буду Фрау Старшая Медсестра? — уточнила она.
— Фрау Доктор.
Вампирша помассировала виски, стараясь отогнать еще один приступ головокружения. И почему все так скверно складывается? Просто одно к одному.
— Это невозможно, — в ее голосе закружились первые снежинки.
— Почему же?
— Я вас не люблю.
Доктор Ратманн вытер лоб, покрасневший от коньяка, и посмотрел на девушку снисходительно.
— Ох, фроляйн, фроляйн. Нам ли с вами верить в романтические бредни? Как сторонник теории Дарвина, я считая, что любовь — это ничто иное как процесс, сформировавшийся в ходе эволюции для поиска подходящего партнера. Для продолжения рода, понимаете? А не для того, чтобы бродить при луне, ломая ноги, и кропать бездарные вирши. Чистая физиология, а не всякие там финтифлюшки! Голимые инстинкты, которые бесполезно присыпать сахарной пудрой! — он все распалялся, — О да! В нашу лечебницу нередко попадают молодые девицы, впавшие в меланхолию из-за неразделенных чувств, но нужно видеть, как быстро холодный душ снимает все симптомы! В крайней стадии любовь превращается в болезнь, но и ее можно вылечить. Хотя лучше просто не заболевать.
Вампирша прикоснулась к левой груди, где скукожилось ее сердце. Которое не билось. «Вылечите меня, пожалуйста!» внутренне взмолилась она. Поверить в слова доктора было как никогда заманчиво. Даже если отбросить научный взгляд на вещи, поэты твердят про любовь до гроба. Раз она уже перешагнула порог, значит, все должно закончиться. Ну, как-нибудь. Само по себе. Вот только оно никак не заканчивается. Что еще нужно сделать?
Рука спустилась ниже и нащупала медальон. Иногда казалось, будто он пульсирует на ее ладони. Но наверное просто руки дрожат.
Ей вдруг нестерпимо захотелось все рассказать. Вдруг она погибнет, а никто так и не узнает ее секрет? Если потом откроют медальон, то или истолкуют все превратно, или спишут на девичью сентиментальность. Но доктор-алиенист — это последний человек, перед которым следует выворачивать душу. Он сразу же поставит ей какой-нибудь заковыристый диагноз. А какие тут диагнозы, если она и так мертва?
— Почему вы считаете, что мы с вами подходящие партнеры для репродукции? — рассеяно спросила она.
— Это же очевидно! Вы молодая здоровая девушка. Я, хоть и хожу весь век в холостяках, тоже еще не стар, — приосанился главный врач. — Кроме того, я могу вас полностью обеспечить. Впрочем, если вам захочется продолжить образование, я с радостью запишу вас на медицинские курсы. Ведь женщины тоже могут заниматься умственной деятельностью, ну за исключением одной недели в месяц. Со временем вы сможете стать моей ассистенткой! Вы будете всем довольны, фроляйн Лайд.
— Нет, — теперь в ее словах сквозила вечная мерзлота. — Я польщена вашим вниманием, но нет. Никогда.
В доказательство своей решимости, она оттолкнула чашку чая и сложила руки на груди.
— Неужели у меня есть соперник?
— Да, — ответила сиделка несколько нетвердо. Но зачем вдаваться в подробности?
— И вы его, надо полагать, любите? — доктор Ратманн выплюнул последнее слово, как кислую виноградину.
— Именно так. И буду любить вечно. В самом что ни на есть прямом смысле этого слова.
— Что ж, я был о вас лучшего мнения, фроляйн Лайд. Вы оказались гораздо более легкомысленной особой, чем мне подумалось в начале. Но выбор, конечно, ваш. Разрешите хотя бы проводить вас до дома?
— Если вам так угодно, герр доктор, — нехотя согласилась она.
Ничего, как только он отвяжется, можно еще раз попытать удачу. Вдруг на этот раз повезет. Если, конечно, бандиты не раструбили на весь квартал или о ее феноменальных добродетелях, или о ее способности превращаться в Горгону с пол-оборота.
Отсюда до ее квартиры было недалеко, и уже через десять минут они стояли возле подъезда. Фроляйн Лайд едва сдерживала нетерпение, но доктор все никак не уходил.
— Могу я поцеловать вас на прощание?
Поколебавшись, сиделка протянула руку. Доктор осторожно взял ее в свою.
— Такая холодная. Вам следовало допить чай. Но я не такой поцелуй имел в виду.
В следующий момент он уже крепко сжал ее запястье. Сколько рюмок он выпил? Две, три? Ой как плохо!
— Нет! — закричала фроляйн Лайд, но ее глаза, как намагниченные, уставились на обнаженную шею доктора. Еще в кабаке, разгорячившись, он расстегнул воротник, а после забыл привести себя в порядок.
— Всего один? Дружеский?
— Сейчас же отпустите!