– Так у Орлова только вдвое меньше было судов, а не вдесятеро! Я не хочу рисковать флотом! У меня одна голова на плечах!

«Да и та не бог весть какая!» – подумал Ушаков и сказал:

– Если не рискуете вы, тогда позвольте мне, ваше превосходительство!

– То есть как это? – не понимая, выпучил глаза Войнович.

– Как начальник авангарда, я приму бой на себя. Я поведу, а вы только помогайте!

– Хо-ро-шо, – ответил удивленный контр-адмирал.

– Но с одним условием.

– С каким?

– Вы дадите приказ эскадре, чтобы она во время боя следовала бы всем моим движениям, движениям передовых кораблей.

– Хо-ро-шо, – нехотя согласился Войнович.

– Значит, мы выйдем… послезавтра!

– Послезавтра!

Ушаков заторопился к себе. Оставалось двое суток – можно еще подготовиться.

Вся надежда у него на своих моряков: на быструю, четкую постановку парусов и меткую стрельбу артиллеристов. Федор Федорович всегда уделял этому много внимания. И кроме того, он верил в то, что его новый метод ведения боя оправдает себя.

18 июня 1788 года Севастопольский флот наконец вышел в море. Эскадра состояла из двух 66-пушечных кораблей, десяти фрегатов и двадцати четырех мелких судов. Войнович держал флаг на корабле «Преображение господне», Ушаков – на своем «Св. Павле».

– Как-то в этот раз будет плавание? – с тревогой гадали оставшиеся на берегу: слишком хорошо памятен был предыдущий несчастливый выход Войновича.

Федор Федорович горел: скорее бы сразиться с врагом! Доказать на деле правоту своей мысли, что слепо придерживаться линейной тактики ни к чему, что она только связывает флотоводца по рукам!

Перед выходом из Севастополя Ушаков побывал на всех трех фрегатах авангарда – «Бериславе», «Стреле» и «Кинбурне», говорил с матросами и офицерами.

Он разъяснил, какое важное значение будет иметь для России победа над турками и какая ответственная задача ложится на корабли авангарда в бою.

Экипаж фрегатов авангарда поклялся драться до последнего.

Капитаны фрегатов Саблин, Нелединский и Кумани уважали своего флагмана и верили в него больше, чем в Войновича.

– Будьте спокойны, Федор Федорович, мы не подведем! – сказал за всех капитан 2-го ранга Кумани.

Севастопольский флот шел медленно – мешали противные ветры.

Лишь 29 июня русские увидели у румелийских берегов паруса турок.

Но, как назло, четыре дня подряд крутил не уставая переменный ветер. Он расстраивал линию баталии кораблей и не менее расстраивал Ушакова: враг был вот тут, а приходилось выжидать.

Ушаков шел, не упуская из виду турок, готовый в первый же благоприятный момент кинуться на врага.

Две ночи Федор Федорович совсем не ложился спать – все надеялся, что вот-вот установится ветер. Только сегодня после обеда на час забылся короткой, беспокойной дремотой у себя в каюте.

Ожидание первого боя истомило всех.

И в ночь со 2-го на 3 июля Федор Федорович собирался бодрствовать. Он с красными от бессонницы глазами (за веки будто насыпали песку) ходил по шканцам, кусая от досады ногти.

Вахта смотрела на своего флагмана, перешептывалась.

– Не спится нашему Федору Федоровичу.

– Беспокоится.

– Ох и зол же он на работу, братцы!

– Да, гулять не любит!

Вдали, на горизонте, виднелись огни турецкой эскадры – ночью турки всегда сильно освещали свои корабли.

Сегодня днем Эски-Гассан остановил флот и обошел на быстроходном кирлангиче[41] все корабли: видимо не надеясь на сигналы, лично отдавал последние указания на случай боя.

«Это хорошо: стало быть, будем драться не на шутку!» – подумал Федор Федорович.

Войнович тоже воспользовался невольной передышкой, прислал Ушакову записку:

«Любезный товарищ. Мне бы нужно было поговорить с вами. Пожалствуй, приезжай, если будет досуг, двадцать линейных кораблей начел. Прости, бачушка.

Ваш слуга Войнович».

«Досуг! – с раздражением подумал Ушаков. – Враг сидит чуть ли не на боканцах[42], а он – досуг! «Двадцать линейных кораблей». Дурак! Считать и то не умеет! Не двадцать, а двадцать пять! Семнадцать линейных да восемь фрегатов. А говорить хочет известно о чем: как бы поскорее улепетнуть в Севастополь. Нет, брат, поручил Ушакову вести бой, сдался на младшего флагмана, – теперь не мешайся!»

И конечно же никуда со «Св. Павла» не поехал: сказался нездоровым.

Больше всего Федора Федоровича беспокоил ветер. Ветер – главный помощник, друг моряка, но он же и главный враг.

На шканцы вышел денщик Федор. Он стал немного привыкать к морской жизни – его уже меньше укачивало.

– Батюшка, Федор Федорович, пойдите отдохните часок-другой, – ходил он за Ушаковым. – Нельзя же так, которую ночь не спавши!

– Спи сам, коли тебе нечего делать!

– Полноте мучиться, ваше высокоблагородие! Никуда ведь басурман он нас не уйдет, право слово, не уйдет! – не отставал Федор.

Его поддержал Шапилов:

– Федор Федорович, пойдите, в самом деле, сосните. Как чуть установится ветер, мы вас разбудим! И турок не упустим с глаз, будьте спокойны!

Ушаков остановился в раздумье: «Впереди вся ночь. Пожалуй, они правы: можно немного и поспать. А то голова как чугунная…»

И он согласился уйти.

Напрасно Федор совал ему ужин. Ушаков не стал ничего есть, а скинул сапоги и сюртук, повалился на койку и через минуту уже захрапел.

Денщик стоял, глядя на утомленное лицо Ушакова.

– Ишь как из-за этих проклятых басурман измотался, сердешный! – сказал он и, задув свечу, пошел на цыпочках к себе.

Ушаков выспался на славу. Он проснулся, когда било восемь склянок. По трапам топали десятки ног – сменялась очередная вахта.

Федор Федорович встал, оделся и, взяв со стола зрительную трубу, поспешно вышел на шкафут.

Наверху все было залито ярким утренним солнцем.

– Ну как? – спросил он у вахтенного лейтенанта.

– Норд-ост, Федор Федорович! – весело ответил лейтенант.

– Давно?

– Вторую склянку держит. Авось установится!

Ушаков поднял к глазам трубу.

Турки были невдалеке. За все дни оба флота еще ни разу не сходились так близко, как сегодня.