Нервно вздрагивая, я втянула голову в плечи, сунула руки в карманы и сидела, незряче глядя перед собой. Со стороны, наверное, я выглядела как замерзающий голубь – весь взъерошенный, с остановившимся взглядом.

Но перламутровое зерно жгло мне ладонь. Я вытянула руку из кармана, разжала кулак и рассмотрела жемчужину. Явно натуральная, округлая, светло-розовая, с дырочками.

Я положила ее в кошелек, в хронически пустующее отделение для мелочи – она у меня редко бывает, я обычно карточкой расплачиваюсь, – и достала из другого кармана мобильник.

Я набрала номер Митяя – он не ответил. Позвонила на мобильный Лизке – аппарат вызываемого абонента находился вне сети, поэтому я звякнула на домашний телефон подруги.

– Да! Что?! – после долгой серии гудков рявкнула мне в ухо рассерженная Лизка.

– Вы там закончили? – рыкнула я в ответ.

– Что за бестактный вопрос, Алиса?!

– Прости, некогда политес разводить, дай мне быстро Митяя!

– Ми-и-и-ить! Ми-и-и-ить! – отвернувшись от трубки, птичкой-синичкой нежно засвистела подруга.

Ну, хотя бы у этой парочки все хорошо…

– Кто? Что? – после паузы в трубке возник усталый, но довольный мужской голос.

– Митя, слушай внимательно, – веско сказала я. – Соколов вернулся в свою квартиру, сейчас он там, и у него в прихожей валяются жемчужины.

– Откуда знаешь? – Участковый моментально собрался.

– В гости заглянула. А когда уходила, присела завязать шнурки и увидела на полу под скамейкой-обувницей закатившиеся туда жемчужины.

– Может, они там уже сто лет лежат.

– Нет, они совсем недавно туда попали, по толстому слою пыли катились, следы остались. И еще…

Я замялась, не решаясь «сдать» симпатичного мужика по полной программе, но все же сказала:

– У него деньги завелись. Одежда новая, продукты из магазина…

И еще Андрей Петрович теперь в состоянии купить мальчику Тишке любые игрушки, даже дорогой набор «Лего», подумала я, но произносить это вслух не стала. История с мальчиком Тишкой, который потерял мать и, похоже, так и не обретет отца, участкового не касалась.

Я подумала, что обязательно найду Тишку и помогу ему, чем смогу, раз уж это из-за меня его отец сейчас снова сядет в тюрьму.

– При деньгах он, значит? Стало быть, продал уже буряковский шишак… Эх… Ну, ничего, сейчас мы всю цепочку раскрутим. Сигнал принял, все понял, – сказал участковый в трубке. – Сама-то где?

– Сижу на лавочке во дворе.

– У его дома? Встала, пошла и поехала к Лизавете! – скомандовал Митяй. – Не надо тебе там быть, когда за ним приедут.

– А когда?

– Скоро. Все, Ляська, двигай оттуда, мне позвонить надо. – Участковый отключился.

Он был прав, сидеть на лавочке во дворе дома Андрея Петровича Соколова мне было ни к чему. Все же я не встала и не пошла на трамвайчик, чтобы поехать к Лизавете и поплакаться ей в жилетку – а слезы, я это чувствовала, уже закипали в глазах.

С чего бы? Этот Андрей Петрович совершенно посторонний мне человек. Не друг, не брат, не сват – вообще никто. Жулик и махинатор, похититель культурной ценности. Он беспринципно ограбил беспомощную старую бабушку, а я его жалею?

Я жалела. Ну, дура потому что. И говорят же, что хорошим домашним девочкам всегда нравятся хулиганы. Я хоть и перестала быть девочкой уже довольно давно, а от хрестоматийной тяги к негодяям, как видно, не избавилась. И я сидела на лавке рядом со скрипучими качелями и грохочущей, словно танковое железо, горкой, как приклеенная, не меньше получаса.

Потом во двор неторопливо, но как-то грозно, вкрадчиво и многообещающе вкатилась служебная машина, из которой разом выступили четверо подтянутых парней. Все они были коротко стрижены и удобно одеты в спортивном стиле, имели непроницаемые физиономии и зыркали глазами окрест быстро и прицельно, словно стреляли. В меня тоже попали, но я не дрогнула. У меня как раз начиналась фаза малодушного сожаления о содеянном, и я была сфокусирована на своем чувстве вины.

Зачем я, дура такая, позвонила Митяю? Кто меня за язык тянул? Мое ли это дело – ловить каких-то преступников?

Четверка стриженых ожидаемо ушла в первый подъезд. Минут двадцать спустя из него вышли уже пятеро – все те же плюс Соколов. И вот что удивительно: как я не должна была дожидаться появления Андрея Петровича, так и ему ни к чему было выворачивать голову, чтобы посмотреть на меня, крепко сросшуюся с лавочкой. А он обернулся, безошибочно нашел меня взглядом, пару секунд посмотрел, и лицо его при этом ничего не выражало. Бесстрастная маска, а не лицо!

Потом Андрей Петрович от меня отвернулся и, подчиняясь настойчивым сопровождающим, сел в машину. Служебный автомобиль аккуратнейшим образом развернулся и укатил со двора.

Мое лицо пылало, словно мне надавали оплеух, и будто плавилось: растягивалось, как резиновое, в беззвучном реве. Я скорректировала черты вручную – поправила искривившиеся губы, вернула на место поползшие и заузлившиеся брови. Промокнула рукавом дурацкие горючие слезы и встала наконец с лавочки, на которой почему-то чувствовала себя как преступник на скамье подсудимых.

Да я-то в чем виновата?! Я села в трамвай, но поехала не к Лизке, а на пригородный вокзал. Там купила билет до Пеструхине, дождалась пыхтящего дребезжащего автобуса и на нем отправилась восвояси.

В дороге меня настигло послание от Ятута. Он прислал мне в почту – мобильник пискнул, сообщая о поступлении нового письма, – ссылку на Облако с целой кучей фотографий, сделанных в моем дворе.

Я вежливо ответила «Спасибо большое!», но просматривать все фотки не стала. Во-первых, на небольшом дисплее это делать неудобно, во-вторых, чего я там не видела? Скользнула по длинному ряду картинок безразличным взглядом, отметила краем сознания какую-то необычность, но списала ее на особенности творческой манеры фотографа и конкретизировать не стала. Будет время и желание – посмотрю снимки на ноутбуке.

Домой я добралась уже после обеда, который, впрочем, пропустила. Шуруппак, в мое отсутствие вынужденный трапезничать сухим кормом, выразил неудовольствие безответственным отношением хозяйки к принципам правильного питания. Чтобы успокоить кота, я дала ему сливок, а себе сварила овсянку, из воспитательных соображений и в наказание самой себе – на воде и без сахара. Мерзость, но полезная.

Не поощрять же себя чем-то вкусненьким, когда сделала гадость. У меня почему-то было четкое ощущение, что, сдав похитителя шишака Соколова кому надо, я поступила очень нехорошо.

Затолкав в себя серую склизкую кашу, я решила, что на сем с самобичеванием надо заканчивать, и собралась подняться в свой чердачный кабинет, чтобы немного поработать.

Есть у меня такое правило: в любой непонятной ситуации – садись и пиши. Это и успокаивает, и мысли в порядок приводит, и рано или поздно приносит финансовую прибыль.