ей удалось сморгнуть их. Когда ты судмедэксперт, ты не имеешь права делать осмотр спустя рукава. Это очень важное дело. Как только сделан первый разрез, все меняется. Рен не собиралась позволять своей личной заинтересованности в этом деле поставить под угрозу ее работу. Сейчас время Эммы говорить, а не время Рен горевать.

Начала она с головы Эммы. Рукой в перчатке аккуратно убрала со лба свалявшиеся волосы. Глаза у Эммы открыты только наполовину, и из-за этого казалось, что она вот-вот заснет. Веки у нее были тяжелые, но Рен ясно видела: когда-то эти глаза были блестящими и голубыми. Незабываемыми. Теперь же они помутнели и потускнели. По их поверхности расползлась бледная дымка, придав им призрачный вид. Еще один прискорбный побочный эффект смерти. Со взглядом таких глаз трудно примириться.

Рен слегка приподняла веко, чтобы проверить, нет ли признаков петехиального кровоизлияния. Она не обнаружила никаких признаков лопнувших кровеносных сосудов, как бывает при удушении.

При одной мысли об этом у Рен заколотилось сердце, а руки начали дрожать. Секунду она боролась с комком, образовавшимся у нее в горле. Иногда достаточно только всхлипнуть, чтобы сбросить давление, но вместо этого Рен выпрямилась. Она встряхнулась, прогоняя слезы, и принялась за осмотр дальше.

Изо рта Эммы все еще торчит интубационная трубка. Рен осмотрела ее, прежде чем медленно вытащить из горла, и осторожно сняла ленту, удерживающую ее на месте. Запертый воздух вырвался из легких Эммы – нетренированное ухо легко могло бы принять это за слабый вздох. На мгновение Рен замерла, вспоминая сцену из «Молчания ягнят» – ту самую, где судмедэксперт доставал кокон из горла одной из жертв Буффало Билла. Рен всегда вздрагивала на этом моменте – когда кокон извлекали наружу, и вместе с ним выходил воздух. Она считала, что именно эта сцена помогла сформировать ее раннее увлечение человеческим телом и всем тем, что происходит с ним после смерти.

На руках Эммы были видны небольшие синяки – несомненно, результат того, что она пыталась выбраться из своей подземной тюрьмы. Картине побоев такие синяки совершенно не соответствовали. Рен отметила их в отчете и взяла руки Эммы в свои, обращая отдельное внимание на сломанные ногти – суровое напоминание о том, что эта молодая женщина очнулась в гробу и неистово пыталась пробить себе путь наружу.

Затем Рен взяла образец из-под ногтей. Она уже знала, что он никогда бы не позволил своим жертвам приехать в морг со следами его ДНК под ногтями. Но это все равно была необходимая часть вскрытия, а усердия окупаются тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Дальше Рен перешла к осмотру ног, о которых родители Эммы с гордостью рассказывали всем врачам и медсестрам, которые согласны были это слушать. Они хвастались, какой великолепной бегуньей была их Эмма, и глаза ее отца наполнились слезами, когда он заговорил о том, как в детстве дочь бегала с ним по вечерам. Голос его сорвался, когда он рассказал, что они любили бросать друг другу вызовы и тем самым мотивировали друг друга. Было очевидно, что его очень радовало, как моменты их вечернего общения превратились в страсть Эммы. Они были совершенно разбиты когда узнали о том, что Эмма, вероятнее всего, теперь парализована ниже пояса. Перед ними Рен еще держалась, предоставляя им право оплакивать тяжелую утрату дочери, но тот вечер окончательно ее сломал, и она долго плакала в темной гостиной.

Хоть им никогда больше не доведется ходить по тротуару, ноги Эммы были все еще сильны. Рен видела четко выраженные квадрицепсы бегуна и длинные, худые мышцы, сформированные годами тренировок. Кожу Эммы теперь испещряли раны – вероятно, из-за бега по густому лесу. Рваные порезы покрывали ступни, словно она двигалась по пересеченной местности босиком. Рен уже видела подобное у многих жертв – в том числе и у себя.

Она вытряхнула из головы ненужные воспоминания.

– Где ты была? – спросила Рен, потирая большим пальцем огромную царапину на левой ноге Эммы. – Он забрал тебя туда же, куда и меня?

Она услышала, как по коридору идет Леруа. Его голос эхом разносился по коридору, пока он перешучивался с работниками морга. Вот он заразительно рассмеялся, и разрозненные мысли Рен вдруг встали на свои места.

Леруа нажал кнопку, и раздвижная дверь прозекторской открылась.

– Итак, Мюллер, что случилось? – спросил он, заходя внутрь. На его лице застыло выражение искренней озабоченности, а Рен тем временем думала, какую большую новость сообщить ему первой. Она повернулась и посмотрела на него, все еще держа в руках металлический планшет с записями внешнего осмотра тела Эммы.

– Джон, у вас есть какие-нибудь версии о том, где убийца преследовал своих жертв? – ответила она вопросом на вопрос.

– Ты уверена, что готова об этом услышать?

Она прочистила горло и протянула руку, чтобы опереться на прохладный металлический стол. Затем кивнула.

– Ты даже не представляешь, насколько.

Леруа присел на табурет.

– Ты сообщала, что у всех наших последних жертв одинаковые типы ранений – те, которые можно получить, если бегаешь по густому лесу. Мы это учли. Его явно тянет к погоне, точнее, к охоте, – он остановился, чтобы перевести дух, и продолжил. – Но чего мы не можем понять – это где он все это делает.

– Контролируемая среда, – закончила его мысль Рен. Леруа улыбнулся.

– Именно. Зная этого ублюдка, он просто обязан контролировать весь процесс. Это какое-то место, где он может делать все, что хочет, не опасаясь, что его жертвы убегут. Просчитанный риск.

– У него есть дом, – продолжила Рен, не глядя на Леруа. Тот согласно кивнул.

– Однозначно. Он должен владеть довольно приличным участком незастроенной земли, потому что травмы, которые мы наблюдаем, нельзя получить, бегая по ухоженному двору.

Леруа встал, засунул руки в карманы, как он часто делал, когда что-то обдумывал. Принялся бродить взад-вперед, останавливаясь, чтобы взглянуть на анатомические модели. Рен тяжело сглотнула.

– Он унаследовал дом своих родителей, – наконец, сказала она почти шепотом.

– Не забудь размяться в следующий раз, когда будешь вот так вот прыгать от заключения к заключению, – усмехнулся Леруа, смотря на нее из-под слегка нахмуренных бровей. Рен прикусила губу и на секунду примолкла, чтобы собраться с мыслями и связно изложить свои мысли. Наконец, она повернулась и встретила взгляд Леруа.

– Я не делаю предположений, Джон. Я знаю, кто он.

Лицо Леруа исказилось в недоверчивой улыбке.

– Что? Мюллер, ты об этом говорила по телефону?

– Частично. Я знаю это человека – он очень способен, умен и, я полагаю, сейчас он обосновался на земле своих умерших родителей, – Леруа