Гиттис мог выпить море. И был в нем непотопляем.

Когда Гиттис садился в автомобиль, Королев внутренне сжимался, потому что мотор еле тянул эту тушу, на колдобинах пробивались стойки, и сам он чувствовал себя рикшей.

Тактикой Гиттиса было объять, завлечь, обязать и поглотить. Наезжая в Москву, он водил Королева в рестораны, поил, кормил и приближал. Потом несколько раз, как бы между прочим, предлагал одолжить крупные суммы. Королев понимал, что нельзя дружить и тем более брать взаймы у человека со смекалкой ростовщика, жаждущего власти и богатства – и не брал, и не пил, украдкой проливая водку за шиворот, или с края стола на брюки. А придя домой, стаскивал мокрую рубашку и джинсы, шалея от сладковатого духа. Но на третий год Гиттис предложил ему беспроцентный кредит для покупки квартиры, с одним только требованием – вписать его совладельцем. А когда Королев выплатит все деньги, то он откажется от своей части. И тут Королев устоять не смог. Он был измучен бездомностью, необходимостью из года в год дарить деньги за жилье чужому дяде. При мысли о том, что так он проведет всю свою жизнь, ему хотелось поскорее одряхлеть. Или повеситься.

Он не думал долго, взял у Гиттиса кредит, оформил сделку, – и зарплата его сократилась вчетверо.

Так он окончательно попал в рабство к бывшему метрологу, любившему мифически рассуждать о нескольких нефтяных олигархах, с которыми на заре карьеры или еще в институте имел дело, – пил, ходил по девкам, заседал в одном комитете комсомолии.

Семья Гиттиса – жена и две дочки – несколько лет уже жили в Москве. Королев часто им помогал по обустройству жилья, поездкам и т. д. Жена, пользуясь знакомством с секретаршей одного из нефтяных «генералов», стала успешно спекулировать поставками в Январьск всякой всячины. Рентабельность этих сделок была огромная: идущие под «откат» счета в нефтяном офисе подписывали не глядя. Так что эта скандальная заполошная женщина со временем составила главную конкуренцию конторе мужа, чем порой доводила его до бешенства. Она не боялась, что Гиттис ее бросит, поскольку привезла из Уфы престарелую свекровь, разбитую инсультом, – и держала ее в заложниках. Иногда Гиттис был вынужден поручать Королеву отрабатывать и поставки жены тоже. Набожная, крестясь на все попутные церкви, сопровождая речь свою благолепными выражениями, она не то изливала Королеву душу, не то агитировала. Говорила, что все делает ради семьи, что ремонт квартиры и обученье дочерей целиком на ней, что Гиттис заблудший человек, что он поплатится. Королев слушал ее, стиснув зубы, не понимая, что она имеет в виду. Гиттиса она называла клоуном – «этот клоун». Она просила Королева повлиять на него. Заезжая к ней, Королев слушал ее болтовню, упрямо разглядывал сусальный иконостас, размером со стенгазету, стоявший в углу кухни, и думал о пустоте. О ее величии.

Однажды после разговора с этой женщиной Королев он вдруг задумался об иных формах жизни. Если есть где-то инопланетяне, наверняка у них нет психики. Иначе такое удвоение бессмыслицы находилось бы в противлении замыслу бога. Таким образом, заключил Королев – у ангелов нет нервов и рассужденья. Почти как у птиц. «Среди птиц прячутся некоторые ангелы. Исходя из подобия», – почему-то так в конце подумалось Королеву – и он застыл, пораженный такой абсурдной, но что-то скрывающей за собой мыслью…

Наконец Гиттис бросил семью, снял квартиру и стал знакомиться по объявлениям с девушками, желавшими «нежной дружбы с состоятельными мужчинами, способными протянуть крепкую руку помощи». Об их любви к себе он регулярно рассказывал Королеву. Девушки менялись часто – это можно было определить по тому, как Гиттис вдруг мрачно молчал вместо того, чтобы, как раньше, говорить без умолку на романтические темы, о том, как его любят и ценят, и как он учит жизни, как поучает очередную пассию.

А еще Гиттис очень любил ездить на курсы повышения квалификации. Один такой годичный курс назывался «Президент». Это была школа для руководителей, проходившая в Сочи, в одном из прибрежных отелей. Гиттис оттуда всегда прилетал пьяный. В аэропорту его встречал Королев. По дороге в Москву начальник рассказывал о пьянках и гулянках, которые проводились массовиками-затейниками из программы «Президент». О том, с какими серьезными людьми, бизнесменами федерального масштаба ему довелось проходить тренинг, как они превозносили его способности руководителя, как пили с ним на брудершафт, и какие теперь у него большие планы на сотрудничество и развитие дела.

В конце одной такой пьянки Гиттис вместе с двумя девушками удалился на пляж, прихватив бутылку шампанского. А несколькими днями ранее он приметил недалеко от берега подводный камень. Какое-то пятно темнело в толще лазурного штиля. Этот смутный объект подспудно захватил его сознание и мучил несколько дней. Но взять где-нибудь маску, пойти еще раз на пляж, заплыть за буйки, разглядеть подробности, – он ленился.

Так вот, иногда во время занятий мучительное подводное пятно всплывало перед его глазами то сундуком тусклых драгоценностей, то огневой башней торпедного катера, то головой гиганта, погруженного по шею в грунт, – головой с тихо качающимися водорослями волос. В тот вечер, крепко выпив, Гиттис прихватил с вечеринки двух девушек, которыми угощала своих участников программа «Президент», и отправился на пляж. Спьяну план его был нелеп: засунув в трусы бутылку, доплыть до подводной скалы и, найдя в ней опору, предаться возлияниям. В темноте Гиттис то ли не сумел отыскать камень, то ли глубина над ним слишком была велика, не достать на цыпочках, – и попытался наплаву откупорить бутылку. Вылетевшая пробка попала одной из девушек в глаз. Началась истерика.

– Я чуть не утонул, они стали хвататься за меня, кричать, хвататься, тянуть на дно.

– А что с девушкой, что у нее с глазом? – спросил его Королев.

– Не знаю, – возмущенно ответил Гиттис, – я еле от них отбился.

LVII

Королев был исполнен неподотчетной ненависти. Он мучился ею, понимая греховность этого чувства. Он даже пробовал молиться, как умел, прося смиренья. Не помогало. Ненависть его, словно дар свыше, шла через него потоком горячего света. Ему было горячо в нем и по ночам, в которые ему попеременно снились два революционных сна, все время уточнявшихся, вынимавших из него душу. Первый относился к странному житью на берегу Каспийского моря, вместе с кучкой армян-подпольщиков, хоронящихся от полиции на прибрежной даче. Апшеронский полуостров, море с веранды сверкает вдали, сад полон смокв и абрикосов, лучистая листва наполняет сферу взгляда, мелкий залив, поросший тростником, выходит к забору. Главарь подпольщиков вдруг получает известие, что англичане, вместе с мусаватистами опрокинувшие Бакинскую коммуну, арестовали комиссаров и теперь везут их на пароходе в Красноводск. Королеву поручается срочно погрузиться в ялик и плыть на опережение через весь Каспий, чтобы успеть организовать на том берегу революционные массы туркменских кочевников – и отбить у англичан наших героев… Королев налаживает паруса. Ему страшно. Товарищи толкают лодку по мелководью. Главарь – тихий и твердый седой человек в золотом пенсне – чтобы напоследок успокоить Королева, протягивает ему книгу, ведет пальцем по оглавлению и говорит: