– Гляньте. Как стул можно починить?

– Куда тебе сейчас чинить? – искренне удивилась кошка.

– Завтра забудем, сядем и привет…

– Надо болт новый, и всего делов. Болт, винт и шайба, – быстро изучив поломку, ответила собака.

– Хуяйба, – эхом отозвался Ойген.

– Ловко вы его поднатаскали… – восхитилась она.

– Ну и память! – поразился я в свою очередь с немца.

Вовка разлил остатки водки, и мы выпили. Немец уронил голову на грудь и затих.

– Не вынес стресса, – констатировала собака.

Когда на следующий день мне позвонил Вован, я уже пришёл в себя, даже познакомился с Аней ещё раз. Чтобы закрепить. И как настоящий джентльмен, побрёл для неё на кухню за водой. Но всё равно мысли ворочаются, как жернова. Тут меня и настиг Вовкин звонок.

– Старик, ты как? – спрашивает явно с трудом.

– Только-только начинаю соображать…

– Молодец, я тоже ещё трудный.

– Как немец?

– Я звонил в гостиницу, говорят – пока в коме. Твои его добили.

– Они обещали в нужный момент. Как говорится, распишитесь в получении.

– Передавай им привет.

– От немца?

– Я думаю, будет лучше, если для него они останутся говорящими глюками.

– Я тоже так думаю. Он ведь всё равно получил, что хотел.

Подошла собака:

– Дяде Вове респект – повеселились от души.

Я передал ей трубку:

– Сами разговаривайте.

У меня в спальне лежит красивая девушка, а я тут теряю время с говорящими глюками!

Мы с Аней сидим на ступеньках, ведущих к Неве. Стоит очередной божественный питерский летний вечер, наверное такой же, как тогда, когда мы выгуливали вовкиного немца. «Наверное», потому что тот вечер я, к сожалению, помню плохо. Точнее, совсем не помню. Всё, что у меня от него осталось – это Аня. Но даже если бы она и не сидела сейчас рядом, всё равно забыть её было бы нереально. Давно я не встречал таких обалденно красивых женщин. Конечно, немного сумасшествия в ней присутствовало, иначе как объяснить то, что она отправилась на прогулку с совершенно незнакомыми людьми, к тому же ещё и вдрызг пьяными? Но это, судя по всему, был единственный её недостаток. Во всём остальном это была не девушка, а стопроцентная мечта поэта! Жаль, что я не поэт…

Когда она смеялась, слегка запрокидывая голову назад, то кожа на её шее натягивалась, и Аня становилась похожа на античную статую. Наверное, более идеальной женской шеи мне видеть ещё не доводилось. Хотя, чего уж там, какой я, к лешему, специалист по женским шеям, разве что только по шейкам… матки…

И так мы сидим на набережной, прямо на ступеньках. В метре от нас плещется ленивая Нева, разомлевшая от жаркого дня. Сильно загорелая женщина с мегафоном в руках настойчиво зазывает всех желающих на экскурсию по рекам и каналам. Я взираю на происходящее с удовлетворением сытого кота. Ранее, попав в огромную пробку и почти выйдя из себя от неподвижности и жары, дойдя до состояния, когда градус безумия подпрыгнул до исторического максимума, я решил, наконец, просто сбежать из машины, чтобы прийти в себя, а заодно и прогуляться вдоль одетых в гранит берегов. Разумеется, прихватив с собой Аню. И теперь, когда злоба схлынула так же внезапно, как и появилась, пришло состояние покоя и умиротворения. Мы вели неторопливую беседу, иногда прерываясь на романтический поцелуй. С течением времени беседы становились короче, а поцелуи – длиннее.

– Я всё равно не понимаю, как можно знать столько языков…!

– Первый язык учить трудно, а каждый последующий всё легче и легче!

Как мне удалось выяснить ранее, Аня свободно говорила на немецком, английском и испанском. Сейчас усиленно изучала французский. Просто киборг какой-то, а не женщина…

– Ни в жись не поверю!

– И совершенно напрасно! – засмеялась она, демонстрируя мне магию своей шеи.

– По крайней мере, без куска хлеба ты не останешься. Переводчики всегда нужны.

– Это точно. Только очень трудно. Я переводила на одних переговорах сразу на трёх языках: русский, английский и немецкий. Через час перестаёшь адекватно соображать. Переводчик – очень вредная профессия. Многие с ума сходят.

– «Нельзя так с переводчиками…»

– Тем не менее…

– А какая альтернатива?

– Учителем можно быть, или тексты переводить. В идеале, конечно, – научная работа.

– А учитель это, типа, не вредная профессия… – я вспомнил своих школьных учителей и в который раз пожалел их.

– Не в школе, – запротестовала Аня, понимая, что я имею в виду, – Можно вести курсы для менеджеров всяких, для директоров.

– Ну, это, конечно, получше… – я представил себя за партой. – Вот меня, например, уже вряд ли чему можно научить…

– Если будешь серьёзно относиться – можно и тебя научить, – она прищурилась и хитро на меня посмотрела.

– Что? Смотришь как на потенциального ученика?

– Я тебе в учителя не гожусь.

– Это с чего же?

– У меня от тебя живот начинает болеть…

– А вот это просто замечательно!

– Кому как…

– Это льстит моему самомнению. Оно разрастается просто как на дрожжах.

– Смотри не лопни от важности!

Я привлёк её к себе, и мы поцеловались.

– Как жаль… – прошептала она тихо.

– Что такое?

– Я уезжаю через неделю.

– Далеко?

– В Москву. Буду там работать.

– Если занесёт нелёгкая, навещу… Ну а если серьёзно, то какая в зад, Москва?

– У меня там жених…

Так вот в чём дело! Жаль, конечно, но против лома нет приёма. А другим ломом быть, если честно, не хочется.

– Ты рад? – удивилась Аня.

– За тебя – рад, – поспешил я исправить прорвавшиеся эмоции. – А так, конечно, это трагедия всей моей жизни!

Она пристально на меня посмотрела:

– Вот это было, ну совершенно не искренне…

– Ты зато у нас образчик верности и честности.

– Зачем ты так говоришь? – опять зашептала она, только на этот раз обиженно и даже надула губки.

– Ладно, не сердись. У нас ещё целая неделя.

– И как мы её проведём?

– Есть предложения…?

Я всегда так говорю, чтобы не зависеть от чужого выбора. Привычка, выработанная годами.

Выбор, конечно, есть, но он получается каким-то абстрагированным от меня, что удобно, ведь выбирают другие.