– Сосисок надо не забыть купить, а то мы всё сожрали, – вспомнил я.

– Вот видишь! – Аня мило улыбнулась. – Ты хороший человек. Такие сейчас не выживают.

– Ну, здрасьте-жопа-новый-год!

– И ругаешься ты тоже по-доброму!

Я подвёз Аню до дома, ей нужно было выйти на сеанс связи с суженым-ряженым. Любовь – серьёзная штука, и даже расстояния над ней не властны, что уж обо мне говорить…

– Ты прямо как подводная лодка, подвсплываешь для радиообмена.

– Вечером я вернусь в вашу гавань, а пока сохраняйте радиомолчание.

– Куда сосисок-то столько? – вместо благодарности услышал я с порога от кошки.

– А разве мы не всё подытожили?

– Сосисок ещё на пару дней хватает. Ну, раз купил – не назад же их отвозить…

Собака тоже подошла:

– Что, пришёл в себя?

– Сухой, сухой как лист.

– А где Аня, ты, вроде, с неё глаз не сводил?

– Занята моя зазноба, сейчас вкручивает своему жениху про любовь до гроба, а потом приедет.

– А жених не приедет провожать?

– Жених в городе Москве.

– Как ты их всех находишь с такими сложными жизненными сюжетами?

– Сам не знаю… Но такова моя стезя, и мне сойти с неё нельзя, – срифмовал я.

– Умная девчонка. Жаль, что ты её прошляпил.

– Насчёт ума – согласен. А вот насчёт «прошляпил» – ни фига подобного. Она же не от меня сбежала, а была таковой, в смысле, почти замужней, уже на момент нашего знакомства.

– Всё равно, олух.

– Ну что ещё от вас услышишь? Сосисок привёз – много, бабу обручённую шпекнул – олух.

– С тобой бы она обречённая была бы, – продолжала атаковать меня кошка.

– А ты её сама спроси, какой бы она со мной была! Она сегодня в наши нейтральные воды зайдёт.

– К нам пришёл сегодня в порт броненосец «Раппопорт», – не сдавалась мохнатая бестия.

– И она, между прочим, не еврейка!

– А мне всё равно.

Я посмотрел на собаку.

– Мне тем более… – ответила та на мой взгляд.

Да что ж за наказание-то такое?!

– Между прочим, Аня сказала, что моё поколение внутри лучше, чем снаружи.

Вспомнил я хоть что-то в свою защиту.

– Это ты к чему? – переспросила собака.

– Была беседа у нас непростая. Я бы сказал даже – душевная.

– Тогда ещё раз и более развёрнуто, а то получается какой-то похмельный отголосок эпохи неолита.

– Мы сравнивали моё поколение и идущее на смену. Молодые, они снаружи лучше, чем внутри, а мы, соответственно, наоборот, внутри лучше, чем снаружи.

– Чем лучше?

– Чем снаружи!

– А таких чтобы и внутри, и снаружи идеальные были, таких нет?

– Ну, таких людей сразу в правительство забирают. Причём, прямо из колыбели, и вместо молока их вскармливают углеводородами.

– А сравнивали как?

– Как, как… в разговоре!

– Нет, по каким параметрам? А то получается, что это говно менее говно, чем то.

– По человеческим параметрам.

– О, как! Ну и что конкретно в тебе более человеческого, чем в ком-то другом?

– Печень у тебя явно хуже, даже спорить не пытайся, – в серьёзном разговоре без кошки никуда.

– Имеется в виду не физиология, а вещи духовного порядка.

– Так тебе отвечу, в большинстве своём люди – стадо, исключение – единицы, и ты в их число не входишь, не надейся даже. А от молодых тебя отличает жизненный опыт, этого не отнять, и тут твоя Аня права – опыт этот, естественно, внутри, а проступает он, как шаблонная модель поведения, но модель более разветвлённая и, следовательно более приспособленная, более изменчивая, это если по Дарвину. И эта модель, понятное дело, внушает уверенность самке. Для неё ты подсознательно выгоден, как отец общих детей, но только потому, что твой жизненный опыт богаче, чем у пришедших тебе на смену. Правда, заслуга в этом не твоя, а той социальной системы, которая тебя воспитала и, разумеется, «эпохи перемен», в которую тебя угораздило жить. Ты зацепил то, что для других, родившихся позже, уже навсегда останется «непознанным». Можно сказать, заглянув в глаза тоталитаризму, ты получил неплохую порцию халявного экспириенса, – тут собака заржала, но, быстро справившись с собой, продолжила. – Ньютон сказал: «Я видел далеко, потому что стоял на плечах титанов». А вы своих титанов просрали, с чем я вас и поздравляю! Зато теперь, безусловно, круче всех!

– Ну так-то зачем?..

– Ну разве не вы всё прошляпили? Хоть сами себе-то признайтесь!

– Ну да, согласен, – сдался я, наконец.

Потом стал загружать еду в холодильник. Действительно, сосисок оказалось многовато. Странно, я был уверен, что мы почти всё подъели. Значит, уже что-то путается в нейронных схемах. Завязывать надо… Заварил чаю, сел, смотря в стену. Так просидел довольно долго, слава Богу, зверьё было занято своими делами. Мысли само собой упорядочились вокруг последних разговоров с Аней и собакой. Неужели всё так печально? Вот любого вменяемого человека спроси, все скажут, что променяли великую страну на колбасу. Но куда же мы смотрели тогда, когда что-то можно было сделать? А может просто вместо того, чтобы делать, мы как раз и смотрели?

Сижу как-то в выходной, – пью чай на кухне. Размышляю над общими вопросами бытия в лёгкой и непринуждённой форме. Собака рядом читает газету. Кошка в комнате лежит на диване. Дело уже к вечеру. В общем, мир и покой.

– Что-то мне кошка не нравится… – собака говорит ни с того ни с сего.

– В каком это смысле? – не понял я, но на всякий случай насторожился.

– В смысле здоровья, – объясняет.

И тут же:

– Ого! Учёные не отрицают возможность открытия антигравитации в ближайшие пятьдесят лет!

– Меня кошка больше волнует, – говорю, – Чего там с ней?

– Сама не говорит, и это всего подозрительней.

– Ты точно уверена, что что-то не так? Или это у тебя на почве прочтения газетных статей воображение разыгралось?

– Сто антигравитационных пудов.

– Вот, блин, не было печали! Как бы нам узнать, но так, чтобы осторожно?

– Может, пойдём и спросим? Вдруг у неё обычные глисты, и она просто стесняется?

– Стесняется? Она?

– Ну что она, не человек? В смысле, стесняться не может?

– С чего это?

– С чего это глисты, или с чего это стесняется?