— Товарищи! Корабли не придут, связи больше нет, документы шифросвязи уничтожены, — кто-то из командиров выпалил залпом.

И только теперь Ильинский понял, что это конец. Чуда не произойдёт.

— На тебе лица нет, — сказал ему рядом стоящий морской командир. — Что с тобой?

Но Борис уже не хотел ни с кем разговаривать. Было очень страшно перед наступающей неизвестностью. Кому не хочется жить? Хотел и он.

Когда корабли ушли с рейда 35-й батареи, на полуразрушенном причале и возле него продолжали стоять плотной стеной тысячи бойцов, командиров и гражданских людей в какой-то туманной надежде, что ещё будет помощь. Они стояли упорно, практически не двигаясь с места, вглядываясь в темноту ночного моря. И никто, и ничто не могли уговорить их разойтись.

Многие из них так никогда и не узнают, что не эвакуированными из Севастополя будут более 32 тысяч человек. Среди них только начальствующего состава — 2813. Одним из таких будет Борис Ильинский.

И в момент небывалого отчаяния вдруг найдётся какой-то командир в плащ-палатке, с орденом Ленина на груди, который на рассвете 2 июля позовёт всех, у кого есть оружие и боеприпасы, присоединиться к нему, чтобы пробиваться в горы через Балаклаву.

Это утро Ильинский запомнит на всю оставшуюся жизнь: воздух был чист, тихо плескались волны, и ни одна из сторон долго не открывала огня.

А 3 июля капитан-лейтенант Ильинский пропал без вести.

Плен для Ильинского оказался совершенно новым жизненным испытанием. когда он шёл в колонне таких же, как и он, усталых людей с безнадёжно опущенными плечами, то понимал, как мучительно трудно теперь сохранять своё офицерское достоинство. Он шел в разорванном кителе, будто в бреду, что-то бормоча себе под нос, моля кого-то о помощи и матерясь. И лишь потом станет ясно одно: жить хочется, выжить нужно во что бы то ни стало, чтобы бороться с ненавистным врагом. Так он сначала оказался в лагере военнопленных, а затем в симферопольской тюрьме.

«Ещё на подходе к Симферополю гитлеровцы то и дело принимались искать комиссаров и евреев, но люди укрывали товарищей в гуще толпы, — свидетельствует И.Ф. Хомич. — В тюрьме устраивались обходы, отвратительные осмотры. Евреев нещадно били и истязали без всяких допросов, политработников избивали и запирали в подземные камеры. Камер не хватало, и значительная часть заключённых обитала просто во дворе тюрьмы.

Жара стояла страшная, по ночам в камерах становилось нестерпимо душно, мучила бессонница. Слишком уж большой груз горя, нравственных и физических потрясений лёг за последние недели на плечи каждого из нас. Невозможно было привыкнуть к бесправному положению, к унизительному, скотскому обращению, к постоянному голоду и грязи…

В большой камере немцы разместили более ста наших офицеров. К камере примыкал небольшой дворик, где бродили всегда голодные пленные. Высокая, глухая наружная стена сверху обнесена колючей проволокой. По ушам — часовые с автоматами и пулеметами.

К вечеру становилось холодно. Голодный человек легко мерзнет; а на пленных только и было — летняя гимнастерка да брюки. По ночам люди жались друг к другу и утром не могли согреться, съедая черпак чуть теплой невкусной баланды».

В симферопольскую тюрьму Борис Ильинский попал но подозрению в организации побега сотрудника особого отдела НКВД, которому не просто помог, а еще и отдал свою пайку хлеба. Для начала его разместили в одиночной камере, в которой он провел больше месяца. Таким образом, одиночкой его начали давить психологически.

По воспоминаниям очевидцев, участие в боях и в рукопашных схватках в плену казались гораздо менее страшным испытанием, чем пытка одиночкой. А тут еще голод, болезни и нудное ожидание самой глупейшей на свете смерти…

Как вспоминал И.Ф. Хомич, «угодив в симферопольскую камеру, я сразу заболел. Вдобавок к общему для всех истощению меня свалила с ног дизентерия…

Два месяца тяжелейшего недоедания, можно сказать, голода, сами но себе не могли пройти бесследно. По тюремному дворику, под ласковым крымским небом, бродили теперь прямо-таки тени, с землистыми лицами и неприятно блестящими от голода тазами. Одежда на всех — как с чужого плеча. И бродят, бродяг из конца в конец, от забора к забору, где каждая щербина, каждая дырочка от выпавшего сучка запомнилась уже на всю жизнь».

А тут одиночка! Более того, Бориса Николаевича сразу же опознали также попавшие в плен моряки-шифровальщики, прекрасно знавшие его по службе в разведывательном отделе Черноморского флота.

После пытки одиночкой капитан-лейтенанта срочно доставляют в симферопольский штаб немецкой морской разведки (НБО — «Нахрихтенбеобахтер»), размещают в отдельной комнате, кормят, одевают и оказывают медицинскую помощь.

Абверкоманда НБО как морская разведывательная абверкоманда была сформирована в конце 1941-го — начале 1942 года в Берлине, затем направлена в Симферополь, где находилась до октября 1943 года по улице Севастопольской, дом 6. В оперативном отношении непосредственно подчинялась Управлению «Абвер-заграница» и была придана штабу адмирала Шустера, командовавшего немецкими военно-морскими силами Юго-восточного бассейна. До конца 1943 года команда и ее подразделения имели общую полевую почту № 47585, с января 1944 года — 19330. Позывной радиостанции — Татар.

До июля 1942 года начальником команды был капитан морской службы Боде, а с июля 1942 года — корвет-капитан Рикгоф.

Команда НБО имела достаточно разветвленную структуру: управление в количестве 90 сотрудников, две разведывательные команды, одна диверсионная, груши по вербовке захваченных моряков, лагерь военнопленных и школа подготовки агентуры.

В состав одной из разведкоманд входили группы но радиоразведке и связи с агентурой, захвату и изучению документов затонувших судов, по опросу пленных, вербовке агентуры, по контрразведывательной защите.

Как утверждает И. Иванников, «помимо данного подразделения на этом же участке фронта действовала специальная морская разведывательная команда но Черному и Азовскому морям — “Маринэ айнзацкомандо дес Шварцен Меере” (фельдпост № 12965) во главе с корветтен-капитаном доктором Ротта и его заместителем капитан-лейтенантом Граслером. Команда численностью 40 человек подчинялась “Абвер-загранице” и была придала штабу адмирала Карла Георга Шустера, командовавшему германскими военно-морскими силами юго-восточного направления.

“Морская команда Черного моря” в 1941—1942 годах первоначально располагалась в Бухаресте (Румыния) и являлась самостоятельным подразделением. Основной задачей “зондеркоманды ОКВ” был сбор информации о военном и торговых флотах данных морей, о портах, портовых сооружениях и предприятиях судостроительной промышленности, об организации и состоянии обороны побережья.

С началом войны против СССР “Морская команда” передислоцировалась на советскую территорию и разделилась на две группы. Первая группа (форт-группа, “передовая группа”) во главе с лейтенантом Германом Бирманом выехала в Одессу, другая, во главе с Ростом, в Николаев.