В следующий миг меня накрыла волна оргазма. Он буквально бурлил в моем теле. Моя спина изогнулась дугой, бедра приподнялись. Я взлетала все выше и выше, пока не почувствовала, что парю в небесах. Я была невесома. В моем теле не осталось ни единой косточки. Ничто не удерживало меня на земле.

Это был мир и покой. Неописуемый. Увы, уже в следующий миг я падала обратно на Землю.

Я тяжело уронила руки. Сердце было готово вырваться из моей груди.

Макс кончил сразу после меня. Я коснулась его спины. Его тело на миг напряглось. Грудь вздымалась. Кончики пальцев впились мне в кожу. Мышцы вздыбились. По его телу пробежала судорога. Из горла вырвался сдавленный стон.

Затем его движения замедлились, и он, тяжело дыша, упал на меня.

Мгновение спустя он поднял голову. Никто из нас не проронил ни слова.

Я умолкаю.

Воспоминание тускнеет. Я стою, не шелохнувшись, но оно медленно ускользает от меня. Все дальше, дальше, дальше. В конце концов оно превращается в крошечное пятнышко в моей голове, а потом исчезает совсем.

Я судорожно вздыхаю и смотрю в глаза доктору Ратледж. Каждый раз, рассказывая ей свою историю, я переживаю эти моменты. Возвращаться к реальности больно. Мне хочется остаться в моем прошлом, где меня ждал Макс, где рядом со мной была Лана.

Доктор Ратледж с пониманием смотрит на меня, а потом бросает взгляд на часы.

– Уже пять часов вечера. Продолжим завтра.

Боже мой, я больше не могу. Я должна уйти из ее кабинета, оставив в нем все мои воспоминания о Лахлане, Максе и Лане. Я представляю себе, как запираю дверь, бросаю за спину ключ и убегаю далеко-далеко.

Я встаю и иду к двери.

– Наоми?

Я морщусь и поворачиваю голову. Только не говорите мне, что это еще не все.

– Ты хорошо справилась сегодня, – говорит доктор Ратледж, говорит мягко, с оттенком гордости.

Наверно, я это зря, но ее слова мне приятны. Она слушает меня. Она дает мне шанс, и это показывает мне, что, возможно, не каждый доктор в Фэйрфаксе полная тупица.

Мэри ждет меня в коридоре. Мы идем в столовую на ужин. Мы не произносим ни слова. Я пытаюсь оставить Макса и Лану в кабинете докторе Ратледж, но это невозможно. Они следуют за мной повсюду. От них просто нет спасения.

Мы останавливаемся у двери столовой.

– Я заберу тебя через сорок пять минут, – говорит Мэри и уходит.

Мне двадцать, но я как малое дитя. Черт побери, здесь все такие. Все, что я здесь делаю, требует надзора. В первое время это раздражало, но теперь я привыкла.

Ирония этой комнаты в ее планировке. Она похожа на стильный ресторан. Белые колонны между двумя французскими окнами, камин. Темно-синий ковер. Бледно-желтые стены. Интерьер комнаты завершают две огромные картины с изображением цветов. Во время еды я обязательно смотрю на них хотя бы раз. Это что-то вроде сеанса арт-терапии.

Я беру свою еду. Она состоит из водянистых макарон и сыра, щедрой ложки зеленой фасоли и кусочка сухого шоколадного торта. Пластиковая посуда и вода.

По всей комнате расставлены столы. Некоторые люди сидят вместе и разговаривают. Некоторые нет. Некоторые похожи на меня и ни с кем не сидят. Моя единственная привычка – сидеть рядом с Притворной Мамашей. Она за своим обычным столом, с ребенком на руках.

Я медленно жую, а люди смотрят. За столом позади Притворной Мамаши сидит Эмбер. Она ковыряется в тарелке, перебирая макароны, пока не находит ту, что соответствует ее требованиям. Наконец она ее находит и слизывает с нее сыр. Затем делает вид, будто вытирает лицо, но я вижу, как она втихаря выплевывает макаронину в салфетку.

Она повторяет это действие. Медсестра видит то же самое, что и я. Она подходит к Эмбер и что-то шепчет ей на ухо.

Эмбер скрипит зубами, подносит ко рту еще одну макаронину, смотрит на нее несколько секунд. И срывается.

– Я хочу вернуться в свою гребаную комнату! – Она поднимает свой поднос и швыряет его о стену.

Тотчас воцаряется хаос. Кто-то визжит. Кто-то хихикает. Кто-то с плачем прячется под стол. Притворная Мамаша прижимает ребенка к груди и поет ему колыбельную.

За соседним столом сидит какой-то парень. Он невозмутим. Он откинулся на спинку стула и улыбается. Возможно, он здесь пожизненно. Если да, мне понятна его радость при виде всего этого хаоса. Я же просто наблюдаю. Есть вещи, к которым я никогда не привыкну. Я оставляю еду и иду к медсестре, которая разговаривает с Эмбер.

– Могу я выйти на улицу? – спрашиваю я, перекрывая гвалт.

Она раздраженно смотрит на меня. Я вижу, что она сейчас ответит отказом.

– Я никуда не убегу и не сойду с ума, – быстро говорю я. – Я просто хочу пару минут тишины.

Она придирчиво оглядывает меня с головы до ног. И, похоже, остается довольна. Или просто устала от хаоса, или ей наплевать, что я делаю. В любом случае она бодро говорит «да» и возвращается к Эмбер.

Я толкаю дверь. Холодный воздух набрасывается на меня с такой силой, что я едва не задыхаюсь. Но дверь захлопывается за мной, и, как только шум за моей спиной стихает, я понимаю, что готова каждый день вдыхать этот ледяной воздух, лишь бы не сидеть в мерзкой столовой.

Я иду по снегу к перилам. Передо мной открытая площадка. Трава на ней усыпана снегом. Голые деревья храбро застыли в морозном воздухе. Если я захочу, я легко смогу убежать. У меня будет полчаса, самое большее час, прежде чем меня хватятся. Но как ни заманчива эта мысль, она повергает меня в ужас. Я то и дело оглядываюсь. Вдруг кто-то наблюдает за мной изнутри или даже читает мои мысли?

Спрятав руки в рукава толстовки, я иду к лестнице. И сажусь на верхней ступеньке. Это максимум моей свободы. Позади меня скрипят балконные двери. Я не оборачиваюсь. Но двери закрываются.

– Наоми.

При звуке этого голоса я покрываюсь гусиной кожей. Лахлан.

Он садится рядом со мной и глубоко вздыхает. От его дыхания в воздухе появляется облачко пара. Я пытаюсь схватить его, пока оно не исчезло, но, увы, слишком поздно.

– Я искал тебя, – говорит он.

Я смотрю перед собой.

– Кто сказал тебе, что я здесь?

Его плечо касается моего, и он даже не пытается отодвинуться. Я закрываю глаза и просто впитываю его. Его тепло, его близость. Мои руки лежат на моих ногах. Мой взгляд по-прежнему устремлен на деревья.

– Никто, – говорит он. – Когда я вошел в столовую, ты выходила на улицу и… вот ты где.

– И вот я где, – повторяю я его слова, пытаясь вникнуть в их смысл.

Неужели я правда здесь? В физическом смысле да, но это ничего не значит. Моя душа, самая суть меня, кажется расколотой. И Макс, Лахлан и Лана каждый носит в себе ее кусочек.