– Смотри, ещё не расплачься здесь, не ровён час, лошади засмеют…

– Не буду, дорогой… И знаешь, вот пока мы едем, давай я тебе тут одну важную вещь скажу. – Сарам голос понизил для таинственности, а сам, собака страшная, ножичек малый из рукава вытянул и верёвки начал резать тихонечко…

– Эта ведьма – она очень нехорошая женщина! Всех обманула. Меня – особенно! Поэтому я лично тебя к ней приведу, чтоб посмотреть в её бесстыжие глаза! А вообще-то с женщинами всегда так… мы с тобой знаем, да? Мы же мужчины… У тебя, дорогой, тоже, наверное, какие-то такие истории есть… Хочешь об этом поговорить?

Удивился атаман, левую бровь недоумевающе вскинул. Хотел было прямолинейной грубостью ответить, но удержался.

– Хватит балаболить-то! Где твоя ведьма? Где её шатёр, где все пленницы? И не отмалчивайся, воровская морда, с огнём играешь…

– Подожди, подожди! – оглянулся хитрый Сарам, изо всех сил изображая чистой воды изумление. – Вспомнил! Ночью всё иначе кажется. Не так, как днём, по-другому, понимаешь? Вот ещё немножечко проедем, за эту рощу, и свернём направо! Там уже точно всё покажу! Ну да, конечно, тут вот всё и было, там она вчера стояла… честное слово!

– А ну цыц! – атаман руку поднял.

– Что такое? – Вслед за атаманом и Сарам прислушался к далёкому стуку конских копыт.

Остановились казаки, привычно вкруг встали, клинками ощетинились. А стук копыт всё ближе и ближе, всё грознее и отчётливей. Минуты не прошло, как вырвался навстречу атаману могучий донской жеребец! И на спине его маленькая девочка из последних сил держится, едва от усталости с седла не падает. Ахнули казаки, а главарь разбойничий своего скакуна назад подал, верёвки подрезанные на руках рванул, а сам всё болтает…

– Слушай, какая маленькая, но смелая девочка! Тоже казачка, да?

– Да то ж Дашка! – изумлённо выдохнул седой Петрович. – Сотникова дочка…

Спрыгнули с сёдел станичники, ребёнка на руки приняли, водой из фляги умыли, попить дали, шумят, галдят, локтями толкаются…

– И впрямь Дашка! Да на батькином коне! А где ж сам сотник? Что-то недоброе творится, братцы… Пропустите атамана!

Пользуясь суматохой, Сарам быстренько соскользнул с жеребца, в сторонку отполз, к кустам поближе, и жухлыми листьями забросался по маковку. Атаман всех раздвинул, девочку на руки взял, она его узнала, чуть не заплакала…

– Там басурмане злые! Папка с ними биться пошёл… А мама с Ксюшкой бельё стирали…

– Так, понятно. По коням!

Мигом собрались казаки, усталости как не бывало, все рвутся в бой! Бегство главаря разбойничьего только тут и заметили…

– Ладно, чёрт с ним, свидимся ещё… Далеко не уйдёт, от нас не скроется, а сейчас другие дела важнее. За мной, братцы!

Как коршуны понеслись по ночной степи грозные станичники. Летят под ними верные кони, словно бы и отдохнули и выспались. Тоже чуют, когда у хозяев кровь кипит!

Первым атаман несётся, а к груди его дочка сотникова прижалась. Хоть и кроха, а успела, исполнила папкин приказ, добралась до своих…

А тем временем и утро настало. Солнышко на синее небо выкатилось, золотой рассвет весь горизонт расцветил, от края и до края, красками дивными. Воздух чист и свеж до сказочной невероятности, вся природа просыпается, птички поют, каждая букашка новому дню радуется. А по тропинке вдоль реки идёт-бредёт себе странная парочка…

Девица лет семнадцати, босая, с косой растрёпанной, в простом платье казачьем. Рядом с ней парень молодой, чуток постарше, в черкеске перепачканной, без кинжала, без папахи, в стоптанных чувяках. Идут, одной цепью скованы, друг на дружку мрачно косятся, а девица ещё и бубнит себе под нос без умолку что-то вроде «всёравноэтотывсегдаивовсёмвиноват»…

– Слушай, вот что ты всё время на меня ругаешься? Что я тебе плохого сделал? Думаешь, мне очень нравится тут бродить?

– Можно подумать, это я в твой аул пришла, – привычно огрызнулась сотникова дочь, устало садясь на траву.

– Ты опять? – Юсуф так же утомлённо рухнул рядом. – Я же говорил, что это была…

– Священная месть?

– Не важно. – Юноша подобрал два камня и, положив на один цепь, с размаху стукнул по ней другим. – Отойди, не мешай, вдруг осколки в лицо попадут…

– Всё равно же ничего не получается. Ты раньше с цепями дело имел? Ну или с железом вообще?

– Нет. Я не кузнец. Я лошадей люблю, табун пас, объездить могу любую…

– Так уж и любую? – пихнула его в бок Ксения.

Покраснел Юсуф, сам на себя рассердился, а потом улыбнулся в ответ, пошутил даже:

– Я имею в виду лошадь…

– А у нас донские кони – высокие, статные, ничего не боятся, ни выстрелов, ни криков. Папкин жеребец только его одного и слушает! Ну, может, Дашку ещё… А больше никого к себе не подпускает.

– А у нас кабардинские кони – маленькие, но умные-э-э! Ножки тонкие, уши чуткие, в горах, как коза, над пропастью пройдут и камушка вниз не уронят…

– Да ладно, а по резвости как?

– Ваших обгонят легко!

– Наших? Ага, то-то я смотрю, папка тебя догнал и в плен взял! – съязвила сотникова старшая, ну и парень загорелся, конечно:

– Он меня взял?! Да я сам остался, я дядин отход прикрывал. А иначе кто бы меня догнал, э-э…

– А ну тихо!

– Ты кому так говоришь, а? Я не… – Пикнуть не успел, как повалила его Ксения на спину и рукой рот зажала.

Выкрутился он, в лицо её тревожно посмотрел, взглядом её взгляд проследил и видит, показываются из-за холма высокие шлемы басурманских воинов. Кивнул Юсуф, девушку за руку потащил, и поползли они в траве высокой прямо к реке, в кустах прятаться. А только того не учли, что волжский берег крут…

– Ой, – только и успела выдохнуть дочка сотникова, когда с обрыва вниз рухнула. Благо цепь волшебная не порвалась, а Юсуф изо всех сил ногами и руками в землю упёрся, держит…

Совсем рядом от них шаги раздались. Голос знакомый, сто лет бы его не слышать, спросил сурово:

– Ты до сих пор не поймал их, Карашир?

– Мы ищем, господин.

– Упустивший пленников наказан?

– Да, пятьдесят плетей.

– Добавить ещё двадцать, – ответил воевода, и шаги удаляться стали. – Но столько же получишь ты, если не вернёшь беглецов до вечера!

– Слушаюсь, – покорно ответил басурманский разведчик.

Стихли шаги, ушли враги с берега. Выдохнул кавказский юноша, ещё минуту подождал, на одно колено встал, цепь на себя тянуть начал, руку подал, да и вытащил девушку. Рухнули они рядом на траву в изнеможении, головами чуть друг друга не касаясь и рук уже не размыкая…

Вот лес полутёмный, даже в ясный день в той чащобе сумерки. А посреди леса избушка на курьих ногах стоит. Сама бревенчатая, топором крестьянским рубленная, а вокруг заборчик невысокий, на кольях черепа человеческие, коровьи да лошадиные висят. По крыше кот чёрный ходит с глазами горящими зелёными. Всё в пыли, грязи, мхе да мусоре, но выглядит эдак хоть и страшно, но живописненько…