А в избе той, на курьих ножках, живёт не тужит сама Баба-яга. Внутри-то интерьер богатый: книги древние, печь большая, граммофон, тарелки настенные, стол широкий, да видна нехватка мужских рук. Полочка на одном гвозде висит, печь не белёна, из табурета гвоздь торчит, в углу топор ржавенький, не точёный, да и стол на одну ножку прихрамывает.

Однако, справедливости ради, не скажешь, что мужчины в доме нет. Как нет, коли на том столе наш казак бездыханный лежит? Всё в той же коме, не блеет, не чухается, совсем пропадает заколдованный бедолага. Жалко его, да не про жалость сказка будет…

Ну, тут рядышком и Баба-яга суетится, в новом платочке да фартучке, принаряженная, к ужину готовится, уже и книгу поваренную раскрыла. Песенку сочиняет новую, чтоб лет через двести популярной стала…

Каким ты был, таким остался,

Орёл степной, казак лихой[1]…

Сама на чистой тряпочке разные вещи раскладывает: ножи столовые, клещи кузнечные, пилу медицинскую, штопор, отвертки да гаечный ключ. Поди узнай заранее, что когда понадобится. Пущай уж всё под рукой будет…

– Итак, что мы тута имеем? – Баба-яга под нос бормочет, сотника придирчиво оглядывая. – Мужчина. Симпатишный. С усами. Возрасту среднего, свежий исчё, не затух. Стало быть, второй сорт не брак. Окорока имеются. Но жира маловато, разве только на щи пустить… А энто что у нас тут в загривке торчит? Опаньки?! Опять, что ль, Агатины штучки…

Протянула она руку, нашарила на казачьей шее, чтой-то когтями зацепила да как выдернет иглу длинную с красным камнем на конце. В тот же миг сотник глаза открыл, от боли выругался матерно да и сел на столе с видом обиженным…

Глянул вверх-вниз, по сторонам и видит перед собой Ягу!

– А-а-а-а!!! – Сотник спросонья на столе чуть не до стенки прокатился.

– Ух ты, дак он исчё и живой?! Вот уж свезло не глядя, как в лотерею…

– А? Чего? Где это я, Господи?!

– Бэ! Ничего. Тута, у меня в гостях, щас обедать будем.

– Так я… не голоден, бабушка…

– А вот бабушка голодная! Да не боись, казачок, я тебя сразу не съем. Ты мне покуда как мужчина интереснее…

Вытаращил глаза сотник непонимающе. У кого на столе сидит, понял уже, не дурак. Но чего от него надо, если не просто съесть? Не понял. А попытайся понять, так ну его в пень – и самому не в радость, и Настасья убьёт, коли узнает! А ить она узнае-э-эт…

Тут и сам собою граммофон в углу включился, музыка завелась незнакомая, волнительная, романтизм разливая во все стороны:

Утомлённое солнце нежно с морем прощалось[2]…

– Ну чё, мужчина, – Баба-яга мечтательно губы трубочкой вытянула, – порадуй поцелуем знойную женщину…

– Бабуль, ты чего? Я ж женат, у меня дети есть! Уже! Двое сразу! По очереди. Мне… это, нельзя! Нель-зя-а!

– Ты чего орёшь? – Яга успокаивает, сама уже на груди пуговички расстёгивает. – Я те чё, не нравлюсь, что ли?! Глупый… Я ж с тебя женитьбы-то и не требую. Так, пошалим лет пять, да и свободен!

– И что ты говоришь, бабушка? – Сотник собой овладел да выкручиваться продолжил. – Я ж казак! Мне по первому царёву приказу – ура-а, в бой, в поход, лавой на врага! Где пуля, где сабля, где вражья пика. В любой момент смертушка за плечами стоит…

– Ох, чую, казаки меня так заводю-ут…

– Да зачем же тебе такой мужчина в доме? Ни печку поправить, ни полку прибить, в баню и то с шашкой хожу…

– В баню? С шашкой?! Ну ты и д… – Крепко призадумалась Баба-яга и отвернулась разочарованно. – Значит, опять обломись тебе, опытная женщина…

А сотник со стола соскользнул тихонечко, фуражку сгрёб, да и задом к двери попятился:

– Так я пойду покуда?

– Куда?! Стоямба, Казанова! – грозно рявкнула Яга, выбирая самый большой нож. – В общем, так, казачок, выбор у тебя невеликий, но он есть! Либо туда, – и на кровать выразительно кивнула. – Либо сюда, в печь, на жаркое! Так что сам смотри, моё дело предложить…

– А… ежели третий вариант?

– Заинтриговал старушку… Какой такой третий вариант?

Выдохнул казак решительно, всю свою смекалку на помощь призвал да и, мысленно перекрестясь, начал издалека…

Мы-то с вами покуда его оставим на минуточку. Ну сами покумекайте, что там он бабке лесной, наивной, цивилизацией не испорченной, предложить может? Ужо и догадались, поди? Вот и умнички! Не буду вас томить, потом мою и вашу версию сравним…

А давайте-ка пока к её конкурентке заглянем, к знойной красавице Агате Саломейской. К ней в шатёр как раз двух чертей перелётным ветром занесло. Невнятных. В смысле, чего несут, непонятно, но ясно, что оправдываются…

– Я ему говорил, Наум, не смей! Мадам это не понравится…

– Это он, он, он первый начал!

– И главное, врал, как диктор, что всё заклинание запомнил! Не то чтобы я ему сразу поверил, мадам, но…

– Он меня оскорбил нецензурно! Листок с заклинанием вырвал и съел! Дескать, вы в него бутерброд заворачивали и он пахнет вкусно! Листок. Не Хряк. Как Хряк пахнет, вы, боюсь, уже поняли…

– Да врёт он! Врёт бесстыже! Наум, скотина ты безрогая, лучше б Бабе-яге так врал! Правильно я говорю, мадам?

– А вы превратите его в лягушку, на время? Я вам всё-всё про эту Бабу-ягу расскажу…

– Ах ты гад! Вот тебе, вот тебе, вот…

– Мама-а-а!

– А ну ЦЫЦ!!! – в полный голос взревела ведьма, одномоментно вырастая аж до самого потолка.

– Убейте сразу, – тихо пискнул Наум.

– И лучше его, – так же падая на колени, добавил Хряк.

– Какая ещё Баба-яга? – принимая прежний вид, свистящим шёпотом спросила ведьма, скрестив руки на груди.

Черти друг с дружкой переглянулись, поняли, что прямо сейчас убивать не станут, и загалдели, стараясь выгородить себя перед неминуемым наказанием. Жить-то каждому хочется, даже чертям рогатым…

– Старая такая и нос кривой!

– Не как у вас, хозяйка, но… кривой!

– А я что говорю? И ещё тощая такая, волосёнки кучерявые так вот дыбом в разные стороны…

– Да, и очки!

– Точно!

– А злая какая, с вами не сравнить! Вы в сравнении с ней мадонна!

– Точняк, мадонна, Сикстинская!

– Какая, певица?!

– Не-э, Сикстинская! Ну, не важно, короче, мадам, вот она у нас этого казака и забрала…

– Помолчите оба. – Ведьма одним жестом им рты заткнула и крепко призадумалась.