Выстрел я услышала в одном из прочесываемых мной переулков. Я развернулась в ту сторону. Где он мог прозвучать? Интуиция подсказывала мне, что этот выстрел имеет самое прямое отношение к моей развеселой семейной паре.

— Где могли стрелять? — спросила я задумчиво, принюхиваясь, как индеец, пытающийся по запаху дыма определить, в какой стороне располагается лагерь бледнолицых, у подтянувшегося наконец за мной Лапина.

Лапин выглядел изможденным, исхудавшим и потерянным. Однако он огляделся и указал в сторону видневшегося невдалеке пустыря:

— Наверно, вон там…

— Пошли, — коротко приказала я, сама содрогаясь от собственной безжалостности.

Лапин быстро понял, что сопротивление бесполезно, коль уж он связался с такой беспокойной дамой, как я, махнул рукой, и мы побежали. Правда, Лапин попытался мне напомнить, что я сказала «Пошли», а не «Побежали», но я только грозно сверкнула на него очами.

Последние слова Чернецова нам удалось услышать. Я возмутилась его наглой ложью и выступила из темноты со словами:

— Ничего я вам про это не рассказывала…

* * *

Чернецов вытаращился на меня с изумлением. Алина явно была не в восторге от нашего явления на этой сцене, поскольку она рассчитывала на бенефис. Я хотя и вполне разделяла ее антипатию к Чернецову, но предпочитала либо утопить его в каком-нибудь пруду, либо вовсе обойтись без криминала, пущай государство само с ним разбирается, чего это оно таких вот гадких типов выращивает.

Они даже оба попытались удрать. Но верный Лапин их попытки пресек, тут я, к своему ужасу, увидела, как Алина опять направляет на Чернецова револьвер.

…Обрезков, мчащийся по следу мафиози в красном платье, услышав выстрел, обреченно подумал: «Только вот этого мне и не хватало…»

Мало было бедному Обрезкову в день своего дежурства получить подозрительную мафиозную даму в красном, так еще где-то рядом явно происходила разборка.

— Что делать будем? — спросил его напарник.

— Поехали по направлению выстрела, — сокрушенно вздохнул Обрезков. По радио насмешливо передавали «Леди ин ред».

* * *

— Алина, — стараясь оставаться спокойной, попросила я, — пожалуйста, не делайте этого…

Алина помотала головой. Мне показалось, что она плачет. Это было уже полшага к победе.

— Алина, — тихо повторила я свою просьбу и сделала к ней осторожный шаг.

— Не подходите, Таня, — предупредила Алина, вытирая слезы рукавом, как маленькая девочка.

— Если вы его убьете, ничего не изменится, — опять попыталась я, — понимаете? Вы не сможете с этим жить…

— Я и так не могу жить, — прошептала Алина.

— Это неправда, — сказала я. — Вы можете и должны. Понимаете? Иначе останутся только чернецовы и елены. И тогда нам совершенно нечем и некем будет оправдать перед Богом наше существование. Михаил никогда не простит вас, Алина. Он хотел, чтобы вы жили. Он даже увековечил вас в своих картинах… Неужели вы хотите взять на себя чужие грехи?

Алина молчала. По ее молчанию я поняла, что она прислушивается ко мне. Все это время Лапин был занят тем, что опять спасал Чернецова, уводя его на безопасное от Алины расстояние.

Чернецов уже даже не делал попыток вырваться. Он сидел в наручниках, грустный, поникший, явно смирившийся с неотвратимой судьбой. Лапин даже посмотрел на него с сочувствием и пробормотал:

— Извините, босс…

Он кивнул, не глядя никому в глаза. Если бы дело было только в Алине, нисколько не касаясь проклятущих алмазов, он вызвал бы во мне сочувствие.

Алина протянула мне свой револьвер. Я осторожно взяла его из ее рук. Заметив, что она вся дрожит, я прижала ее к себе. Алина плакала. Плакала, как ребенок, прижимая к моей груди свое лицо, пытаясь скрыться от нахлынувшей всепоглощающей боли.

Я гладила ее по голове и шептала:

— Успокойся, маленькая… Все пройдет, все образуется… Вот увидишь… Конечно, я понимаю, тебе тяжело, но надо выстоять, малышка… Ты обязательно выстоишь…

При этом я как-то забывала, что «малышка» старше меня на десять лет. Сейчас она напоминала насмерть обиженного ребенка.

В это время, освещая пустырь фарами, подъехала милицейская машина. Свет фар был таким резким, что я заслонила глаза рукой. К нам бежали трое, и я поначалу обрадовалась, что есть кому сдать на попечение господина Чернецова, поскольку он уже изрядно поднадоел.

И тут я с удивлением обнаружила, что на моих руках застегивают наручники, меня куда-то волокут, да еще по дороге обвиняют в налете на чью-то квартиру… Я выругалась.

Слава Богу, за нами уже мчался Лапин, таща за собой скованного Чернецова, пытаясь на ходу объяснить, что я не налетчица, я частный детектив, а преступник — этот вот приличный джентльмен…

* * *

Обрезков задумчиво чесал в затылке. Кому верить — он не знал. Он вообще удивился, заметив, что на пустыре заводилой перестрелки является эта пресловутая дама в красном. Сейчас эта дама потирала руки от снятых наручников и громко хохотала. Причем Обрезкова ее смех особенно обижал.

Единственная удача, выпавшая за сегодняшний день, — была поимка убийцы Михаила Полянова. Ну что ж, подумал Обрезков, хоть это… С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.

* * *

Я смотрела, как Чернецова погружают в милицейскую машину. На какой-то миг мне даже стало его немного жаль. Когда я поведала Обрезкову, зачем мы с Лапиным лазали по пожарной лестнице в Еленину квартиру, он так недружелюбно посмотрел на Чернецова, что я поняла — добра бедняге не будет.

Обрезков вежливо попрощался с нами, и полусонная Алиса почему-то изрекла, глядя ему в глаза:

— «Феррари»…

— А? — переспросил ничего не понимающий Обрезков.

— Гоночный итальянский автомобиль, — пояснила Алина, — «Феррари».

Обрезков подпрыгнул и чмокнул Алису в щеку.

— Ай да ребенок, — воскликнул он, — и в кого ж мы такие умные?

— В папу, — улыбнулась мудрая поляновская дочь.

Их диалог так и остался для всех нас загадкой.

* * *

Уже совсем стемнело. Я не знала, как они проведут сегодняшнюю ночь и последующие тоже. Каждый уходил в свою сторону с общей бедой. Я, пожалуй, никогда не посмею сказать Алине, что Полянова убили не из-за нее. Из-за дурацких фальшивок, каждая из которых со временем будет стоить дороже оригинала, поскольку куда дороже произведения Мастера с большой буквы… Глупый Миша Полянов просто решил нарушить покой Чернецова и объявил войну. Сказал, что непременно будет сообщать всем, что «Клондайк» торгует фальшивыми камнями.

Наверно, ему поверили и испугались. Поэтому и убрали с дороги на дороге.