– Вот, Лора, – бесхитростно начал старлей, – это Саня Рашпиль. Давай возьмем его с собой к Валентине. Он хороший парень. И он сегодня угощает. Так, что ли, Саня?

– Отсюда надо смываться, – быстро, но совершенно спокойно проговорила Лора. – Но к Валентине не выходит, давайте-ка, сваливаем все отсюда, а по дороге разберемся.

Но от стальной кареты с красным крестом уже подходили к ним адский водитель Леандр и второй санитар, смотрящий волком при льве.

– Эй, парень, ты куда дел Петьку? – начал Леандр, при виде Лоры как бы сбрасывая скорость своего приближения к неистовой Лизавете.

– Мы с ним договорились, – не снисходя до подробностей, процедил Рашпиль. – Увидишься, он сам тебе все расскажет.

– Допустим, – не сдавался Леандр, – но раз ты не санитар, а ехал в моей машине, надо бы заплатить.

– Я же тебе тридцать штук, как копеечку, вот и считай, что за двоих, – вмешался Симонов в разговор, который неожиданно получался нервным.

– Не упусти, Леня, – мрачно поглядывая вокруг, бубнил санитар. – Ты же гляди, кто перед тобой. Богачи гребаные. Одна баба чего стоит, если с толком пустить.

– Я и говорю, – приосанился шеф, – нам чужого не надо, а своего не отдадим.

– Правильно, Лень. Артиллеристы, Сталин дал приказ!.. – вдруг заорал дурным голосом санитар.

– Меня зовут Леандр, – придвинулся шофер к Лоре вплотную, – если у ваших кавалеров… затруднения, то мы можем договориться. Так сказать, необязательно наличными.

– Я согласна, – опять опередила всех Лора. – Вы очень авантажный. Но здесь, вы же понимаете, мы все равно ничего не можем предпринять.

– Вы имеете в виду изобразить? – осклабился Леандр.

– Вот-вот, Леня, именно, как ты сказал, – изобразить. Сам понимаешь, изобразить ничего здесь не удастся. Так что давай разбегаться. Вот, возьми визитку. Завтра позвони, и мы с тобой изобразим все, что ты только пожелаешь.

А в это время еще один звонок раздался в квартире Кублицкого.

– Принимай донесение, Иван Григорьевич, – тяжело, надсадно начал говорить старший группы. – Мы все выполнили, что ты нам приказал.

– Молодцы, – чисто автоматически откликнулся подполковник. Но это он уже в последний раз прервал голос по телефону. Он был профессионал, смысл разыгравшейся на привокзальных путях трагедии вырисовывался перед ним совершенно отчетливо. И тяжелее только с каждым услышанным словом становилась трубка в руке, и ниже клонилась отяжелевшая, как смертный грех, голова.

– Ты, Ваня, подожди нас хвалить. Нет уж тех молодцов. Я знаю, что ты не предатель, поэтому и звоню тебе. Только ты уж, будь милостив, не перебивай. Тяжко мне, Ваня, с последним с тобой говорю. Две пули во мне, и обе никудышные. Только не спорь и не перебивай. Не трать время.

Ну так вот, ВОХРу мы, конечно, сняли, в смысле завалили, но не до смерти. Воришку, из-за которого сигнал прошел, они еще до нас успокоили. Там, правда, не так удачно у них получилось. У парня, когда он прыгнул из вагона, кейс раскрылся, зеленые, как ты понимаешь, и высыпались.

Теперь слушай основу. Те, о ком ты говорил, приехали, зашли в вагон, потом вышли и уехали. Все шло по плану. А потом… Я ничего не мог сделать, Иван. И никто ничего не мог сделать. Они скрытно взяли нас в кольцо, а потом сразу начали бить из всех стволов. А таковых, как я примерно определил, было задействовано до полусотни.

Мочили нас из тяжелых стволов, головы не поднять, со всех сторон земля фонтаном летит. Ты ничего не спрашивай, я сам все скажу. Нет у тебя больше моего подразделения: все полегли. И мои минуты, считай, уже не капают. А кроме меня… подожди, кажется Кортунов, сержант, куда-то уползал по ложбинке. Выжди денек. Если живой, даст знать о себе.

А теперь скажи, Ваня, зачем ты с ними связался? Неужели не видел, с кем дело имеешь? Ведь мы же с тобой через такое прошли… А ты вспомни, чем кончалось почти всегда? Кровь и предательство. А теперь следующий у них ты, Иван Григорьевич. Обратную чистку, воронье поганое, затеяли.

Засади ему финку, этому тухлому, кто заказ тебе делал. Под левый сосок, Григорьич, как у нас по уставу положено. Себя спасешь и ребят хорошо помянешь.

Все. Мне уже ничего не надо. Я тебя простил. А за остальных на тебе грех. Мы командирам доверять привыкли.

Со стороны проезжей части, а иначе говоря, Садового кольца, около Лоры стояли Симонов и Рашпиль, а чуть поодаль от них – Леандр, разглядывающий визитку, и санитар. Разоблачивший Рашпиля санитар понимал, что на его глазах Леандра дешево покупают и что память Петра, с которым столько выпито и которого почти наверняка этот мазай, переодевшийся в его халат, зарезал, останется неотомщенной и даже как следует не оплаченной.

Впрочем, санитар, если и выглядел возмущенным, если и смотрел зверем на кудрявого, как греческий бог, Леандра, то все это было напускным. В глубине души санитар понимал, что против лома нет приема, а против Лоры – какие споры? Сила, заключавшаяся хотя бы только в ее бедрах, была столь велика, что ее еле сдерживала черная кожа натянутой до предела мини-юбки. Ясное дело, что Леандр будет обнюхивать эту визитку всю оставшуюся жизнь. Как кобель след марсианской сучки, вышедшей на пять минут из летающей тарелки размять свои развратные марсианские ляжки. Эх, Петро, Петро. Но в таком случае следовало содрать с этого жигана хотя бы казенное имущество, то есть не принадлежащий ему халат.

А из темноты сквера снова вынырнули Алекс и Боб и тоже направились к Лоре.

Когда этот длинный черный лимузин только начал выдвигать свое серебристое рыло из туннеля, Алекс сразу почувствовал, что именно из него будут стрелять. Если бы он после этого произнес хоть слово или сделал бы одно лишнее движение, это стоило бы жизни всем или большей части собравшихся здесь людей.

Конечно, безупречность действий особенно хороша в трактатах по восточным единоборствам, а еще лучше – в терминаторских фильмах, с компьютером как главным режиссером – постановщиком виртуальной реальности. И дело не в том, что все это, мол, сказки, а в жизни ничего подобного не бывает. Но зрители, они же свидетели происшествия, ничего потом не могут рассказать о нем не только связного, но даже и последовательного. И кто же виноват? Ведь человек «видит» только то, что он успевает осмыслить. Чему успевает «придать значение».

И в самом деле, почему вдруг Алекс, чуть ли не в одном прыжке, в растянутом, как будто ветровом порыве, преодолел метров тридцать и оказался уже не в центре скверика, а около Леандра? И почему поднял на него руку? Пока пораженная публика только начала соображать, что дело здесь, видимо, не в порыве ревности, а в чем-то другом, лимузин уже вынырнул весь из туннеля и уже чуть дал вправо руля, то есть ближе к скверику. И уже заднее и переднее правые стекла начали плавно опускаться, и что-то за ними поблескивало, как хорошо смазанная, солидная и скучная – говорила же, что приду, – смерть. И Алекса уже не было рядом с Леандром, а он уже сидел за рулем чумовоза и уже повернул ключ зажигания. Потому что именно за этим ключом протянул он руку к нагрудному кармашку на ковбойке Леандра, когда подскочил к нему, а вовсе не для того, чтобы ударить в сердце за флирт-улыбку чужой красавицы.