Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дочки – помощницы маминых сотрудниц, чем старше становились, тем чаще желали наводить порядок именно в тех помещениях, где занимался какой-либо работой Лавр – а он только посмеивался. Наконец пришёл день, когда уже и матушка предложила ему обратить внимание, сколь много вокруг него порхает милых пташек.
– Что-то ты, Лаврушка, к девочкам равнодушен, – будто невзначай, сказала она, когда из кабинета, где Лавр чинил пишмашинку, вышла очередная чья-то дочь.
– Так я же занят, – ответил он. – Это кто был? Маринка?
– Нет, я вообще, – поправилась мать. – Ведь ты уже взрослый! Пора подумать о своей семье, о детях. Хоть бы, наша Анжелка…
– Ну, какой я взрослый, мам? Ещё учиться и учиться.
– Тебе скоро двадцать лет, сын! Вспомни, что тебе отец завещал.
– Помню, помню…
В день, когда ему стукнуло семнадцать лет, матушка передала ему листок бумаги, сказала, что его оставил перед своей последней отправкой на фронт князь Фёдор:
«Сынок! От отца знаю, что путь мужчин нашего рода – в прошлом и будущем. Но не в каждом поколении. Не говори никому. Надеюсь, у тебя будет сын: скажи ему».
Он тогда воскликнул: «Мама! Почему ты не отдала мне этого раньше!». Он-то юнцом, не понимая, что с ним происходит, страдал и мучился. Пытался кому-то рассказывать. Выспрашивал: что это с ним?.. Бывает ли такое у других? Его обвиняли во лжи, стыдили и ругали. А оказывается, это «путь мужчин нашего рода»!.. А что здесь такого написано, – спросила мама, – объясни. – Как, «объясни»? – удивился он. – Ведь отец пишет: «не говори никому».
Она ничего и не поняла, а теперь, ссылаясь на то «завещание», уговаривает его завести семью. Да проблема-то не в том, чтобы найти себе девчонку. Из многих своих жизней Лавр лишь две, однажды в Китае и потом в Московии, провёл в монастыре, из любопытства. А так-то был нормальным парнем, не чурался женщин. Но у него ни от одной из них не было детей! Он бы мгновенно женился на любой, которая родила бы ему сына. Где б только такую найти.
Как объяснить это матушке?
Вот и пришлось юлить: что Лина ещё мала, что не умеет готовить, шить и вязать, и вообще он её с детства знает, а в женщине должна быть какая-то загадка…
– Зато она спортсменка и комсомолка, – парировала бывшая княгиня.
– Мама! Это хорошо для строительства социализма, а не семьи, – возразил Лавр.
– А ещё она красивая.
– А мне в 1938-м в армию – кто же женится перед службой? На красивых? А?
– Многие…
– Ха-ха! Знаешь Ваську с соседнего подъезда?
– Знаю. Что-то давно его не видно.
– В армии он. Женился, потом в армию пошёл. На днях приехал в увольнение, без извещения. Я как раз во дворе был. Он говорит: идём со мной, я на три дня, обмоем. Стучит ей в дверь-то, там «шур-шур», и не открывают. Пелагея, соседка его, говорит, что она там не одна. Ага. Что делать? Я предлагаю: давай посидим тут в коридоре, выпьем пока, а они рано ли, поздно, в туалет захотят, откроют. А он: «Нет, я старым солдатским способом». И как ахнет ногой – дверь вся целиком, вместе с рамой туда внутрь и упала. А там эти, трясутся оба, стоят в обнимку. Шоферюга какой-то, таксист оказался…
На этих словах Лавр поставил в пишмашинку каретку:
– И взял он плюшевого пупса, которого подарил ей на свадьбу, и метнул в окно: что-то, говорит, он тут запылился. А ты, дескать, парень, беги, пока и тебя туда же…
С этим Лавр закончил ремонт, и продолжил:
– Мне через полтора года в армию, сто процентов. Какая уж там свадьба… Я уже по примеру Лины с парашютом в парке прыгал…[33]
– И мне не сказал? – ахнула мамочка.
– Чего зря болтать. С самолёта прыгну, скажу.
Лавр встретил Леночку Перепёлкину возле университета. Оттуда прошлись по Красной площади, по Ильинке. День был тёплый, прямо как в сентябре – Лавр шутил, что это, не иначе, природа радуется созданию в Москве Главгидромета, который отныне будет предсказывать нам температуру воздуха. А Леночка удивлялась, как это можно предсказать температуру воздуха, который летает куда хочет, и нагревается незнамо где.
Не доходя до Солянки, зашли в точку общепита, и после некоторого ожидания читали меню холодных закусок: «Селёдка с гарниром, осетрина в маринаде, судак в маринаде, осетрина заливная, судак заливной, осетрина холодная с хреном». Кроме того, им предлагалось украсить жизнь «жареной телятиной с гарниром». Подобная трапеза могла бы послужить прекрасным стимулом для развития их отношений, если бы с кухни не несло тухлятиной, и это вполне мог быть тот самый гарнир.
Здраво рассудив, что отсутствие туалетов по пути их дальнейшего следования – если они рискнут отведать этого гарнира – сделает их свидание излишне пикантным, а совместные посиделки в кустах не входят в число традиционных забав русской кадрили, Лавр заказал кофе и булочки с маком.
Потом они не спеша плелись по Солянке, дальше – по Ульяновской улице. Постояли, глядя, как рабочие вколачивают гранит, цивилизуя набережную Яузы. Наконец, двинули непосредственно наверх к Таганке.
– Здесь было несколько Болвановских улиц, – поведала Лавру Леночка. – Знаешь почему? Потому что жили здесь портные, которые примеряли свою продукцию, напяливая костюмы на таких, знаешь, деревянных болванов.
– Ты же на историческом учишься, – изумился Лавр. – Учебники читала? Там написано, что согласно летописям, дань в Золотую Орду возили отсюда в Сарай по Старой Болвановке! Старой, заметь. Тому шляху были уже сотни лет. Откуда бы взялись в те времена портные и шляпы.
– Но ведь портные используют болванов?
– Конечно. И в преферанс иногда играют «с болваном». А название – оттого, что на этой горе стояли старые болваны, иначе истуканы. Их много было вообще везде.
– Это какие болваны? Перун, что ли? Даждьбог?
– Конкретно тут стоял Симаргл, а где тот дом – Шива. Его чаще называли «Швива».
– Вот сам ты и напутал! – обрадовалась она. – Откуда у нас индийский бог? Горку называли Швивая, потому что вокруг жили швеи. А портные из их тканей делали костюмы. Ещё тут есть Котельническая набережная, там котлы клепали, а сейчас высотку строят. Гончарный переулок, Рогожский, Каменщики… Там жили гончары и каменщики.
– Шелапутинский переулок ещё есть, – подсказал ей Лавр. – Там шелапуты жили.
Они смеялись, им было весело и хорошо.
– Где сейчас высотку строят, была на реке вёска маленькая, – рассказывал Лавр. – Хозяин занимался перевозом людей на ту сторону реки. И была дорога вверх, на горку.
И оказалось, что на этой-то дороге, теперь уже застроенной и заасфальтированной, Леночка Перепёлкина снимает комнатку в старом деревянном доме у глухой старухи.