У Игоря в глазах потемнело от ярости.

— У-бей! У-бей! У-бей! — взревели трибуны.

Ненасытному стаду все равно было, кто погибнет. Зверолюди хотели увидеть смерть, хотели агонии, выпущенных кишок, стынущего взгляда умирающего.

— Убе-е-е-ей!

Алекс вдруг словно обрел новые силы, тесня Игоря с удвоенной энергией. Так настоящие викинги, берсеркеры, впадая в священный транс, способны были сокрушить вдесятеро превосходившего их по числу противника. И сталь их не брала.

— Раскрою тебе сейчас череп, а на гонорар — твою подружку…

Князев извернулся и достал «викинга» клинком. Лезвие «шпаги» вспороло обнаженный бок, и из огромной раны под ликующий рев и визг толпы выхлестнула широким потоком алая кровь. Но «берсеркер», казалось, даже не обратил на рану внимания. Еще два шага — и Игорь оказался бы зажат в угол, потерял бы свободу маневра и был бы обречен, но…

Кто-то из служек схалтурил, убирая с арены следы предыдущего боя. Кое-как присыпанные песком, на земле остались валяться куски панциря и кости порубленной Джонсом твари — в луже Джонсовой крови. Алекс, не глядя, сделал шаг назад, ступил на кости и вдруг запнулся, подбросил руки в воздух, силясь удержать равновесие…

Игорь не успел понять, что произошло: он даже принял неловкое движение мечом, открывшее для удара беззащитный бок, за ловушку. Он готов был поклясться, что и не думал воспользоваться оплошностью противника, что тот сам напоролся на метровую полосу стали…

— А-а-х!

В последующей за этим стогласым звуком мертвой тишине меч с тяжелым стуком выпал из обмякшей руки Алекса. Он еще удерживался с минуту на ногах, не сводя удивленного взгляда с торчащего из груди клинка, а затем колени его подогнулись…

— Убей! Убей! Добей его! — скандировал зал, в который раз за бой, поменявший предпочтения. — Прикончи!

Игорь ощущал, как по миллиметру, с мясным хрустом отпускала металл плоть, как будто, слившись в смертельном единении, не желала расставаться с пронзившей ее сталью. И вдруг, пройдя какой-то рубеж, тело легко соскользнуло со шпаги и распростерлось на песке. Кровь толчками выплескивалась из небольшой ранки под левым соском гладиатора и расплывалась огромным лаково блестящим алым пятном по могучей груди.

Поверженный викинг еще был жив.

— Добей его! — бесновалась толпа. — Перережь ему глотку! Выпусти кишки!

Но юноша лишь молча смотрел, как смертельная бледность покрывает еще минуту назад румяное лицо, как заостряется оно на глазах, превращаясь в восковую маску.

— Добей! — дернул Игоря за рукав Ланиста, выскочивший откуда-то, как чертик из табакерки. — Слышишь? Ему уже не поможешь! Добей его, заверши бой!

Алекс вдруг открыл глаза и попытался найти Игоря невидящим уже взглядом. Его губы тоже беззвучно шептали: «Добей меня…»

Но вонзить клинок в умирающего было выше Игоревых сил.

— Добей же его, тварь! — Голос Ланисты сорвался на визг.

Тяжело опираясь на шпагу, Игорь медленно нагнулся, поднял меч, выпавший из рук противника… Зал замер, предвкушая еще одну смерть, такую лакомую для человечка, мнящего себя в безопасности, затаил дыхание, боясь пропустить подробности…

Но гладиатор лишь вложил рукоять меча в ладонь товарища и распрямился под разочарованный вздох зрителей.

— Я не тварь! — с вызовом бросил он сотням лиц, слившихся в одну маску, и добавил, обернувшись к шарахнувшемуся от окровавленного клинка в его руке Ланисте: — Я человек…

Игорь лежал на своих нарах и смотрел в низкий, тронутый плесенью потолок. Пошел уже третий день с того момента, когда он, под гробовое молчание зала, прошел мимо потерявшего дар речи Ланисты прочь от карьеры гладиатора. Ожидаемой расправы не последовало, наоборот, все делали вид, что его вообще не существует. От него шарахались, как от прокаженного, все разговоры в его присутствии смолкали. Можно было бы, наверное, вообще уйти куда глаза глядят и никто бы не задержал его, но глаза никуда не глядели и даже к Инге не хотелось.

Из всех гладиаторов сохранял с Игорем отношения только Кузьма. Он него пария узнал, что, казалось бы, смертельно им раненный Алекс еще жив — могучий организм «викинга», потерявшего много крови, продолжал бороться и, вполне возможно, способен был одержать победу над Костлявой. В который уже раз.

— Ты, парень, молодец, что не укоптрапупил его, — гудел одобрительно бородач, сидя в ногах безучастного Игоря. — У нас, смертничков, ведь главное что? — Он сделал паузу, надеясь услышать вопрос младшего товарища, то тот никак не реагировал, запенив неподвижный взгляд за трещинку в потолке, и Кузьма продолжил: — Главное для нашего брата — выжить. Сдохнуть ведь всегда успеешь, верно? А за жисть-жестянку держись, цепляйся за нее изо всех сил, как за соломинку. Смотришь — и вывезет хромая. Я вот сто раз по краешку ходил. Порой думаешь: ну все — кранты, отходил ты, Кузя, по земле-матушке, нора ласты клеить… Ан нет! Оклемаешься, и снова — лезешь смертушку за усы дергать… Я ведь не всегда в гладиаторах-то этих клятых бегал, парод потешал. И в охотниках довелось побывать, и в наемниках. И колесо на каторге крути.! и станции выморочные расчищал-оборонял… Почитав, с самой Катастрофы кручусь вот так, да и до нее, проклятой, сидеть на месте не приходилось…

Под мерное журчание рассказов Кузьмы, Игорь впадал в какое-то оцепенение, похожее и непохожее на сон. И в снах этих он шагал по колено в ледяной вонючей воде, вращая огромное неповоротливое колесо помпы, торил дорогу по смертельно опасным туннелям… Парень был благодарен неутомимому рассказчику за то, что не оставляет его один на один с грызущей душу безысходностью.

На четвертый день все переменилось. К лежавшему на нарах Игорю подошел Ланиста.

— Совсем припух тут, Аника-воин?? — спросил он язвительно.

Игорь отвернулся к стене.

Ему было безразлично, что еще придумал старик: выставить его против твари, с которой не справиться ни одному на свете бойцу, на верную погибель или отправить в ледяные катакомбы на верную смерть. Да хоть бы и убить.

— Радуйся, — несколько обиженно продолжил Михаил Сергеевич, так и не дождавшись ответа. — Продал я тебя, неумеху.

Никакой реакции: Князев нашел для себя другой объект для наблюдения и теперь исследовал взглядом трещину на стене.

— И не интересно, кому? — Веселое настроение Ланисты испарилось, как не бывало. — Может, на мясо тебя пустят, а?

— Слушай, — не выдержал Кузьма, с приходом старичка перебравшийся на свое место. — Не видишь, тошно парню!

— А ты заткнулся бы, бродяга, — ощерился Ланиста. — Самого-то кормлю только из жалости.

— А не корми, — буркнул Кузьма, с вызовом глядя на старика. — А от парня отстань. Добром говорю тебе — отстань.

— А то что?

— А ничего. Пока.

Кузьма демонстративно извлек из ножен свой клинок и принялся, сердито лязгая оселком по металлу, выводить глубокую забоину на лезвии. Остальные гладиаторы тоже прекратили свои занятия и неодобрительно уставились на старика.