— В веселый квартал, — бросил он китайцу в широкополой шляпе патрончик.

Теперь он мог себе позволить визит к Инге если не каждый день, то частенько — карманные деньги гладиаторам выдавались исправно.

После нескольких конфузов он научился более-менее сносно разбираться в запутанной и неимоверно сложной денежной системе Черкизона. Тут принимали все и всяческие платежные средства, выпущенные когда-либо и где-либо в давным-давно сгинувшем мире. В обращении были российские рубли, доллары, монгольские тугрики, евро и даже какие-то совсем экзотические деньги. Откуда они взялись тут, как вынесли столько лет — сказать было невозможно, а главное, ценность их признавалась лишь в Черкизоне — судя по слухам, на других станциях метро котировалась только твердая валюта — чеканные патроны. Здесь же все деньги находились в сложном соотношении, и деловые люди подземного города начинали день с покупки газеты «Деловые новости», напечатанной на оберточной бумаге, и изучения за чашечкой кофе — так горделиво здесь называлось это сомнительное пойло — длиннющих колонок валютных курсов.

На скачке, допустим, евро по отношению к стершейся украинской гривне можно было заработать большие деньги, а можно было остаться на бобах. Обыватели попроще держали в уме основные соотношения и не заморачивались процентами. Что до патронов, то их и некоторые другие насущные ценности всегда предпочитали ненадежным бумажкам. Самыми же занимательными из бумажных денежек были «зверобаксы» — купюры, похожие на доллары, но имеющие в центре овального картуша старательно, но неумело нарисованную физиономию господина Зверева, местного президента.

От обозначенных на звериных купюрах цифр с многочисленными нулями приходилось отнимать несколько сразу. Сплошь и рядом разыгрывались настоящие спектакли, если торговец пытался всучить покупателю на сдачу миллион-другой этих «обеспеченных всем достоянием Черкизовского Содружества» эрзац-долларов. В казарме гладиаторов, не жалующихся на пустой карман, «зверобаксами» была оклеена стена над отхожим местом, а в раскрашивании портрета «любимого президента» не упражнялся только ленивый.

Пьеро за стойкой сделал вид, что не заметил Игоря. Князев отплатил ему той же монетой: жетон, висящий у него на шее на длинной цепочке, был своего рода абонементом, дозволяющим гладиатору свободный вход в это заведение и еще множество мест, владельцем или совладельцем которых состоял казавшийся на первый взгляд безобидным Ланиста — один из некоронованных властителей Черкизона.

— Игорь! Ты пришел! — Инга всегда была ему рада. — Я так ждала тебя сегодня…

— Вот, выдалась свободная минутка. — Он ответил на ее поцелуй. — Но ничего: скоро заработаю, выкуплю тебя, и заживем отдельно.

И ведь не врал. Ведь искренне говорил. Забывал он уже Лариску. И все чаще складывалось у него ощущение, будто вся жизнь на Первомайской у него не была, а просто померещилась.

Быстро шла жизнь на Черкизоне. Новый Вавилон, так называл его странник? Вавилон. Заглатывал он людей, обволакивал и переваривал.

Пришел сюда Игорь в поисках брата — и чуть ли не женатым человеком, а прошла неделя-другая — и забыл уже, кем был. Кто-то из гладиаторов сказал ему спьяну, что Ланиста подмешивает в их пойло дурман-грибы, которые память выветривают. И забывают постепенно гладиаторы, зачем сюда пришли, что искали. Будто и не было никогда у них никакой прежней жизни, а был всегда только один бурлящий, душный, топкий, нескончаемый Черкизон…

Игорь не верил в дурман-грибы. Ему вначале казалось, что это сам Черкизон пьянит его своим смрадным дыханием, затягивает и не отпускает. А потом Князев и вовсе перестал об этом думать. Словно и не было вчерашнего дня, а только сплошное сегодня.

— Выкуплю, — искренне клялся Князев.

— Фантазер ты, Игорь, — слабо улыбалась она. — Разве же меня отпустят? Столько денег не заработать… Я уж и так Бога благодарю за то, что свел нас вместе.

— Я слов на ветер не бросаю, — убеждал Князев.

И Инга благодарила его уже хотя бы за то, что он сам верил в то, что говорил. Шлюхам и рабам вредно мечтать, она сама это хорошо понимала. Но ни шлюхи, ни рабы не могут бросить мечтать.

Под утро Игорь, блаженствующий и изможденный, добрался до ставшей ему домом казармы по никогда не засыпавшему подземному городу.

— Где всю ночь болтался? — лениво проворчал Игорю Алекс, когда тот крадучись пробирался по спящей казарме к своему месту. — Опять у проститутки своей был?

— Она моя невеста, — угрюмо отрезал Князев.

— Ну конечно, невеста, — вежливо улыбнулся Алекс. — Жаль, не твоя эксклюзивная. Она еще у тысячи человек, наверное, невеста. А ты у нее — постоянный клиент. Вот и вся романтика.

— Я тебя предупреждаю… — сипло начал Игорь.

— Заткнулись оба, — буркнул со своего места Джонс, невидимый в темноте. — Тебе завтра, Бесфамильный, выступать. Пока тебя не было, Ланистин прихвостень прибегал, прыгал тут, икру метал. Так что советую тебе выспаться. А то будешь завтра по арене сонной мухой ползать.

— А это добром не кончается, — подытожил Алекс.

* * *

Толпа снаружи ревела, требуя продолжения. Крови.

Игорь пытался унять дрожь.

Приподняв занавес, мимо прошел Кузьма, волоча за собой сеть, сплетенную из проводов. В одной из ячеек застрял кусок мяса. Изуродованные шрамами грудь и плечи гладиатора украсились десятком новых порезов и царапин, а с левого предплечья свисал вырванный зубами неизвестной твари кровоточащий лоскут кожи, на который он не обращал никакого внимания.

— Разогрели мы с моей зверушкой публику на «отлично», — подмигнул он побледневшему Игорю. — Да не дрейфь ты, парень!

Саму зверушку — жуткую тварь, только что умерщвленную могучим молчуном, уволакивали с арены двое служащих в алых с золотом ливреях. Зал, наполненный до отказа, скандировал, вызывая новых бойцов и новых чудовищ. Увидеть, как люди побеждают исчадий наземного ада, — именно за это готовы были платить немалые деньги люди, на поверхность выбиравшиеся только в кошмарных снах.

— На, глотни, — протянул Игорю бокал с чем-то прозрачным Джойс. — Помогает, если мандражируешь.

Игорь не любил крепких напитков, но сейчас глотнул бы и чистого спирта: одно дело представлять бой, видеть его со стороны и даже имитировать на тренировке и совсем другое — самому выйти на залитую арену, где каждое неловкое движение может стать для тебя последним.

Особенно смущала Князева одежда, что была на нем одета, вернее, ее отсутствие: середину тела обматывала набедренная повязка, а более не было ничего, кроме бутафорских поножей и наручей из ненадежной жести, чего-то вроде широкого металлического ошейника и каких-то дурацких портупей крест-накрест. Только шлем был тяжелым и натуральным, но и он вызывал сомнения: медный, блестящий, с гребнем на макушке и скрещенными топорами на огромной чеканной кокарде, со стороны он смотрелся безупречно. Но вот девиз «Всегда готов» над топорами явно был ни селу ни к городу. К чему готов? К смерти?